Главная · Стоматит · Сны Веры Павловны: смысл и значение. Мария витовцева, республиканский классический лицей, г. горно-алтайск (учитель — ольга анатольевна федяева)

Сны Веры Павловны: смысл и значение. Мария витовцева, республиканский классический лицей, г. горно-алтайск (учитель — ольга анатольевна федяева)

И снится Верочке сон. Снится ей, что она заперта в сыром, темном подвале. И вдруг дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и думает: «Как же это я могла не умереть в подвале? Это потому, что я не видала поля; если бы я видала его, я бы умерла в подвале», — и опять бегает, резвится. Снится ей, что она разбита параличом, и она думает: «Как же это я разбита параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не бывают». — «Бывают, часто бывают, — говорит чей-то незнакомый голос, — а ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей руки, — видишь, ты уж и здорова, вставай же». — Кто ж это говорит? — А как стало легко! — вся болезнь прошла, — и Верочка встала, идет, бежит, и опять на поле, и опять резвится, бегает, и опять думает: «Как же это я могла переносить паралич? Это потому, что я родилась в параличе, не знала, как ходят и бегают; а если б знала, не перенесла бы», — и бегает, резвится. А вот идет по полю девушка, — как странно! — и лицо и походка, все меняется, беспрестанно меняется в ней; вот она англичанка, француженка, вот она уже немка, полячка; вот стала и русская, опять англичанка, опять немка, опять русская — как же это у ней все одно лицо? Ведь англичанка не похожа на француженку, немка на русскую, а у ней и меняется лицо, и все одно лицо, — какая странная! И выражение лица беспрестанно меняется: какая кроткая! какая сердитая! вот печальная, вот веселая, — все меняется! а все добрая, — как же это, и когда сердится, все добрая? но только какая же она красавица! как ни меняется лицо, с каждою переменою все лучше, все лучше. Подходит к Верочке. «Ты кто?» — «Он прежде звал меня: Вера Павловна, а теперь зовет: мой друг». — «А, так это ты та Верочка, которая меня полюбила?» — «Да, я вас очень люблю. Только кто же вы?» — «Я невеста твоего жениха». — «Какого жениха?» — «Я не знаю. Я не знаю своих женихов. Они меня знают, а мне нельзя их знать: у меня их много. Ты кого-нибудь из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов». — «Я выбрала...» — «Имени мне не нужно, я их не знаю. Но только выбирай из них, из моих женихов. Я хочу, чтоб мои сестры и женихи выбирали только друг друга. Ты была заперта в подвале? Была разбита параличом?» — «Была». — «Теперь избавилась?» — «Да». — «Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же, что еще много невыпущенных, много невылеченных. Выпускай, лечи. Будешь?» — «Буду. Только как же вас зовут? мне так хочется знать». — «У меня много имен. У меня разные имена. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям. Это и есть мое настоящее имя. Меня немногие так зовут. А ты зови так». — И Верочка идет по городу: вот подвал, — в подвале заперты девушки. Верочка притронулась к замку, — замок слетел: «Идите» — они выходят. Вот комната, — в комнате лежат девушки, разбитые параличом: «Вставайте» — они встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся, — ах, как весело! с ними вместе гораздо веселее, чем одной! Ах, как весело! И вот Вера Павловна засыпает, и снится Вере Павловне сон. Поле, и по полю ходят муж, то есть миленький, и Алексей Петрович, и миленький говорит: — Вы интересуетесь знать, Алексей Петрович, почему из одной грязи родится пшеница такая белая, чистая и нежная, а из другой грязи не родится? Эту разницу вы сами сейчас увидите. Посмотрите корень этого прекрасного колоса: около корня грязь, но эта грязь свежая, можно сказать, чистая грязь; слышите запах сырой, неприятный, но не затхлый, не скиснувшийся. Вы знаете, что на языке философии, которой мы с вами держимся, эта чистая грязь называется реальная грязь. Она грязна, это правда; но всмотритесь в нее хорошенько, вы увидите, что все элементы, из которых она состоит, сами по себе здоровы. Они составляют грязь в этом соединении, но пусть немного переменится расположение атомов, и выйдет что-нибудь другое; и все другое, что выйдет, будет также здоровое, потому что основные элементы здоровы. Откуда же здоровое свойство этой грязи? обратите внимание на положение этой поляны: вы видите, что вода здесь имеет сток, и потому здесь не может быть гнилости. — Да, движение есть реальность, — говорит Алексей Петрович, — потому что движение — это жизнь, а реальность и жизнь одно и то же. Но жизнь имеет главным своим элементом труд, а потому главный элемент реальности — труд, и самый верный признак реальности — дельность. — Так видите, Алексей Петрович, когда солнце станет согревать эту грязь и теплота станет перемещать ее элементы в более сложные химические сочетания, то есть в сочетания высших форм, колос, который вырастает из этой грязи от солнечного света, будет здоровый колос. — Да, потому что это грязь реальной жизни, — говорит Алексей Петрович. — Теперь перейдем на эту поляну. Берем и здесь растение, также рассматриваем его корень. Он также загрязнен. Обратите внимание на характер этой грязи. Нетрудно заметить, что это грязь гнилая. — То есть фантастическая грязь, по научной терминологии, — говорит Алексей Петрович. — Так; элементы этой грязи находятся в нездоровом состоянии. Натурально, что, как бы они ни перемещались и какие бы другие вещи, непохожие на грязь, ни выходили из этих элементов, все эти вещи будут нездоровые, дрянные. — Да, потому что самые элементы нездоровы, — говорит Алексей Петрович. — Нам нетрудно будет открыть причину этого нездоровья... — То есть этой фантастической гнилости, — говорит Алексей Петрович. — Да, гнилости этих элементов, если мы обратим внимание на положение этой поляны. Вы видите, вода не имеет стока из нее, потому застаивается, гниет. — Да, отсутствие движения есть отсутствие труда, — говорит Алексей Петрович, — потому что труд представляется в антропологическом анализе коренною формою движения, дающею основание и содержание всем другим формам: развлечению, отдыху, забаве, веселью; они без предшествующего труда не имеют реальности. А без движения нет жизни, то есть реальности, потому это грязь фантастическая, то есть гнилая. До недавнего времени не знали, как возвращать здоровье таким полянам; но теперь открыто средство; это — дренаж: лишняя вода сбегает по канавам, остается воды сколько нужно, и она движется, и поляна получает реальность. Но пока это средство не применено, эта грязь остается фантастическою, то есть гнилою, а на ней не может быть хорошей растительности; между тем как очень натурально, что на грязи реальной являются хорошие растения, так как она грязь здоровая. Что и требовалось доказать: o-e-a-a-dum, как говорится по-латине. Как говорится по-латине «что и требовалось доказать», Вера Павловна не может расслушать. — А у вас, Алексей Петрович, есть охота забавляться кухонною латинью и силлогистикою, — говорит миленький, то есть муж. Вера Павловна подходит к ним и говорит: — Да полноте вам толковать о своих анализах, тожествах и антропологизмах, пожалуйста, господа, что-нибудь другое, чтоб и я могла участвовать в разговоре, или лучше давайте играть. — Давайте играть, — говорит Алексей Петрович, — давайте исповедоваться. — Давайте, давайте, это будет очень весело, — говорит Вера Павловна, — но вы подали мысль, вы покажите и пример исполнения. — С удовольствием, сестра моя, — говорит Алексей Петрович, — но вам сколько лет, милая сестра моя, осьмнадцать? — Скоро будет девятнадцать. — Но еще нет; потому положим осьмнадцать, и будем все исповедоваться до осьмнадцати лет, потому что нужно равенство условий. Я буду исповедоваться за себя и за жену. Мой отец был дьячок в губернском городе и занимался переплетным мастерством, а мать пускала на квартиру семинаристов. С утра до ночи отец и мать все хлопотали и толковали о куске хлеба. Отец выпивал, но только когда приходилась нужда невтерпеж, — это реальное горе, или когда доход был порядочный; тут он отдавал матери все деньги и говорил: «Ну, матушка, теперь, слава богу, на два месяца нужды не увидишь; а я себе полтинничек оставил, на радости выпью» — это реальная радость. Моя мать часто сердилась, иногда бивала меня, но тогда, когда у нее, как она говорила, отнималась поясница от тасканья корчаг и чугунов, от мытья белья на нас пятерых и на пять человек семинаристов, и мытья полов, загрязненных нашими двадцатью ногами, не носившими калош, и ухода за коровой; это — реальное раздражение нерв чрезмерною работою без отдыха: и когда, при всем этом, «концы не сходились», как она говорила, то есть не хватало денег на покупку сапог кому-нибудь из нас, братьев, или на башмаки сестрам, — тогда она бивала нас. Она и ласкала нас, когда мы, хоть глупенькие дети, сами вызывались помогать ей в работе, или когда мы делали что-нибудь другое умное, или когда выдавалась ей редкая минута отдохнуть, и ее «поясницу отпускало», как она говорила, — это все реальные радости... — Ах, довольно ваших реальных горестей и радостей, — говорит Вера Павловна. — В таком случае извольте слушать исповедь за Наташу. — Не хочу слушать: в ней такие же реальные горести и радости — знаю. — Совершенная правда. — Но, быть может, вам интересно будет выслушать мою исповедь, — говорит Серж, неизвестно откуда взявшийся. — Посмотрим, — говорит Вера Павловна. — Мой отец и мать, хотя были люди богатые, тоже вечно хлопотали и толковали о деньгах; и богатые люди не свободны от таких же забот... — Вы не умеете исповедоваться, Серж, — любезно говорит Алексей Петрович, — вы скажите, почему они хлопотали о деньгах, какие расходы их беспокоили, каким потребностям затруднялись они удовлетворять? — Да, конечно, я понимаю, к чему вы спрашиваете, — говорит Серж, — но оставим этот предмет, обратимся к другой стороне их мыслей. Они также заботились о детях. — А кусок хлеба был обеспечен их детям? — спрашивает Алексей Петрович. — Конечно; но должно было позаботиться о том, чтобы... — Не исповедуйтесь, Серж! — говорит Алексей Петрович, — мы знаем вашу историю; заботы об излишнем, мысли о ненужном — вот почва, на которой вы выросли; эта почва фантастическая. Потому, посмотрите вы на себя: вы от природы человек и не глупый, и очень хороший, быть может, не хуже и не глупее нас, а к чему же вы пригодны, на что вы полезны? — Пригоден на то, чтобы провожать Жюли повсюду, куда она берет меня с собою; полезен на то, чтобы Жюли могла кутить, — отвечает Серж. — Из этого мы видим, — говорит Алексей Петрович, — что фантастическая или нездоровая почва... — Ах, как вы надоели с вашею реальностью и фантастичностью! Давно понятно, а они продолжают толковать! — говорит Вера Павловна. — Так не хочешь ли потолковать со мною? — говорит Марья Алексевна, тоже неизвестно откуда взявшаяся. — Вы, господа, удалитесь, потому что мать хочет говорить с дочерью. Все исчезают. Верочка видит себя наедине с Марьей Алексевною. Лицо Марьи Алексевны принимает насмешливое выражение. — Вера Павловна, вы образованная дама, вы такая чистая и благородная, — говорит Марья Алексевна, и голос ее дрожит от злобы, — вы такая добрая... как же мне, грубой и злой пьянице, разговаривать с вами? У вас, Вера Павловна, злая и дурная мать; а позвольте вас спросить, сударыня, о чем эта мать заботилась? о куске хлеба; это, по-вашему, по-ученому, реальная, истинная, человеческая забота, не правда ли? Вы слышали ругательства, вы видели дурные дела и низости; а позвольте вас спросить, какую цель они имели? пустую, вздорную? Нет, сударыня. Нет, сударыня, какова бы ни была жизнь вашего семейства, но это была не пустая, фантастическая жизнь. Видите, Вера Павловна, я выучилась говорить по-вашему, по-ученому. Но вам, Вера Павловна, прискорбно и стыдно, что ваша мать дурная и злая женщина? Вам угодно, Вера Павловна, чтоб я была доброю и честною женщиною? Я ведьма, Вера Павловна, я умею колдовать, я могу исполнить ваше желание. Извольте смотреть, Вера Павловна, ваше желание исполняется: я, злая, исчезаю; смотрите на добрую мать и ее дочь. Комната. У порога храпит пьяный, небритый, гадкий мужчина. Кто — это нельзя узнать, лицо наполовину закрыто рукою, наполовину покрыто синяками. Кровать. На кровати женщина, — да, это Марья Алексевна, только добрая! зато какая она бледная, дряхлая в свои сорок пять лет, какая изнуренная! У кровати девушка лет восемнадцати, да это я сама, Верочка; только какая же я образованная? Да что это? у меня и цвет лица какой-то желтый, да и черты грубее, да и комната какая бедная! Мебели почти нет. «Верочка, друг мой, ангел мой, — говорит Марья Алексевна, — приляг, отдохни, сокровище, ну что на меня смотреть, я и так полежу. Ведь ты третью ночь не спишь». — Ничего, маменька, я не устала, — говорит Верочка. — А мне все не лучше, Верочка; как-то ты без меня останешься? У отца жалованьишко маленькое, и сам-то он плохая тебе опора. Ты девушка красивая; злых людей на свете много. Предостеречь тебя будет некому. Боюсь я за тебя. — Верочка плачет. — Милая моя, ты не огорчись, я тебе не в укор это скажу, а в предостереженье: ты зачем в пятницу из дому уходила, за день перед тем, как я разнемоглась? — Верочка плачет. — Он тебя обманет, Верочка, брось ты его. — Нет, маменька. Два месяца. Как это, в одну минуту, прошли два месяца? Сидит офицер. На столе перед офицером бутылка. На коленях у офицера она, Верочка. Еще два месяца прошли в одну минуту. Сидит барыня. Перед барынею стоит она, Верочка. — А гладить умеешь, милая? — Умею. — А из каких ты, милая? крепостная или вольная? — У меня отец чиновник. — Так из благородных, милая? Так я тебя нанять не могу. Какая же ты будешь слуга? Ступай, моя милая, не могу. Верочка на улице. — Мамзель, а мамзель, — говорит какой-то пьяноватый юноша, — вы куда идете? Я вас провожу. — Верочка бежит к Неве. — Что, моя милая, насмотрелась, какая ты у доброй-то матери была? — говорит прежняя, настоящая Марья Алексевна. — Хорошо я колдовать умею? Аль не угадала? Что молчишь? Язык-то есть? Да я из тебя слова-то выжму: вишь ты, нейдут с языка-то! По магазинам ходила? — Ходила, — отвечает Верочка, а сама дрожит. — Видала? Слыхала? — Да. — Хорошо им жить? Ученые они? Книжки читают, об новых ваших порядках думают, как бы людям добро делать? Думают, что ли? — говори! Верочка молчит, а сама дрожит. — Эк из тебя и слова-то нейдут. Хорошо им жить? — спрашиваю. Верочка молчит, а сама холодеет. — Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая была, так бы ты и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать. Верочка и плачет, и дрожит, и холодеет. — Маменька, чего вы от меня хотите? Я не могу любить вас. — А я разве прошу: полюби? — Мне хотелось бы, по крайней мере, уважать вас; но я и этого не могу. — А я нуждаюсь в твоем уважении? — Что же вам нужно, маменька? Зачем вы пришли ко мне так страшно говорить со мною? Чего вы хотите от меня? — Будь признательна, неблагодарная. Не люби, не уважай. Я злая: что меня любить? Я дурная: что меня уважать? Но ты пойми, Верка, что кабы я не такая была, и ты бы не такая была. Хорошая ты — от меня дурной; добрая ты — от меня злой. Пойми, Верка, благодарна будь. — Уйдите, Марья Алексевна, теперь я поговорю с сестрицею. Марья Алексевна исчезает. Невеста своих женихов, сестра своих сестер берет Верочку за руку. — Верочка, я хотела всегда быть доброй с тобой, ведь ты добрая, а я такова, каков сам человек, с которым я говорю. Но ты теперь грустная, — видишь, и я грустная; посмотри, хороша ли я грустная? — Все-таки лучше всех на свете. — Поцелуй меня, Верочка, мы вместе огорчены. Ведь твоя мать говорила правду. Я не люблю твою мать, но она мне нужна. — Разве без нее нельзя вам? — После будет можно, когда не нужно будет людям быть злыми. А теперь нельзя. Видишь, добрые не могут сами стать на ноги, злые сильны, злые хитры. Но видишь, Верочка, злые бывают разные: одним нужно, чтобы на свете становилось хуже, другим, тоже злым, чтобы становилось лучше: так нужно для их пользы. Видишь, твоей матери было нужно, чтобы ты была образованная: ведь она брала у тебя деньги, которые ты получала за уроки; ведь она хотела, чтоб ее дочь поймала богатого зятя ей, а для этого ей было нужно, чтобы ты была образованная. Видишь, у нее были дурные мысли, но из них выходила польза человеку: ведь тебе вышла польза? А у других злых не так. Если бы твоя мать была Анна Петровна, разве ты училась бы так, чтобы ты стала образованная, узнала добро, полюбила его? Нет, тебя бы не допустили узнать что-нибудь хорошее, тебя бы сделали куклой, — так? Такой матери нужна дочь-кукла, потому что она сама кукла и все играет с куклами в куклы. А твоя мать человек дурной, но все-таки человек, ей было нужно, чтобы ты не была куклой. Видишь, как злые бывают разные? Одни мешают мне: ведь я хочу, чтобы люди стали людьми, а они хотят, чтобы люди были куклами. А другие злые помогают мне, — они не хотят помогать мне, но дают простор людям становиться людьми, они собирают средства людям становиться людьми. А мне только этого и нужно. Да, Верочка, теперь мне нельзя без таких злых, которые были бы против других злых. Мои злые — злы, но под их злою рукою растет добро. Да, Верочка, будь признательна к своей матери. Не люби ее, она злая, но ты ей всем обязана, знай это: без нее не было бы тебя. — И всегда так будет? Нет, так не будет? — Да, Верочка, после так не будет. Когда добрые будут сильны, мне не нужны будут злые. Это скоро будет, Верочка. Тогда злые увидят, что им нельзя быть злыми; и те злые, которые были людьми, станут добрыми: ведь они были злыми только потому, что им вредно было быть добрыми, а ведь они знают, что добро лучше зла, они полюбят его, когда можно будет любить его без вреда. — А те злые, которые были куклами, что с ними будет? Мне и их жаль. — Они будут играть в другие куклы, только уж в безвредные куклы. Но ведь у них не будет таких детей, как они: ведь у меня все люди будут людьми; и их детей я выучу быть не куклами, а людьми. — Ах, как это будет хорошо! — Да, но и теперь хорошо, потому что готовится это хорошее; по крайней мере, тем и теперь очень хорошо, кто готовит его. Когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, ведь в кухне душно, чадно, а ведь тебе хорошо, нужды нет, что душно и чадно? Всем хорошо сидеть за обедом, но лучше всех тому, кто помогал готовить его: тому он вдвое вкуснее. А ты любишь сладко покушать, Верочка, правда? — Правда, — говорит Верочка и улыбается, что уличена в любви к сладким печеньям и в хлопотах над ними в кухне. — Так о чем же грустить? Да ты уж и не грустишь. — Какая вы добрая! — И веселая, Верочка, я всегда веселая, и когда грустная, все-таки веселая. Правда? — Да, когда мне грустно, вы придете тоже как будто грустная, а всегда сейчас прогоните грусть; с вами весело, очень весело. — А помнишь мою песенку: donc vivons? — Помню. — Давай же петь. — Давайте. — Верочка! Да я разбудил тебя? Впрочем, уж чай готов. Я было испугался: слышу, ты стонешь, вошел, ты уже поешь. — Нет, мой миленький, не разбудил, я сама бы проснулась. А какой я сон видела, миленький, я тебе расскажу за чаем. Ступай, я оденусь. А как вы смели войти в мою комнату без дозволения, Дмитрий Сергеич? Вы забываетесь. Испугался за меня, мой миленький? подойди, я тебя поцелую за это. Поцеловала; ступай же, ступай, мне надо одеваться. — Да уж так и быть, давай я тебе прислужу вместо горничной. — Ну, пожалуй, миленький; только как это стыдно!

Сон как литературный метод постижения действительности

УЧИМСЯ У УЧЕНИКОВ

Мария ВИТОВЦЕВА,
Республиканский
классический лицей,
г. Горно-Алтайск
(учитель -
Ольга Анатольевна Федяева)

Сон как литературный метод постижения действительности

Есть одна старинная притча. Философу приснилось, что он стал мотыльком. И, проснувшись, он уже не знал, кто он: мудрый старец, видевший во сне, будто он стал мотыльком, или мотылёк, которому снится, что он - мудрый старец.

В этой притче сон и явь переплетаются. И если даже философ не может провести между ними чёткую грань, чего же тогда ожидать от простых смертных? Иногда приходится слышать, что мы живём в мире иллюзий или в каком-то придуманном мире. Люди часто говорят о том, что им хотелось бы забыться и уйти от повседневных забот. Желание уснуть и не видеть ничего вокруг так или иначе возникает у каждого человека. Сон - это всегда что-то загадочное, необъяснимое.

Проблема сна и сновидений интересовала писателей и поэтов во все времена. В данной работе предпринимается попытка рассмотрения сна и сновидений как средств отражения действительности, аллегорий и иносказаний на примере произведений русской литературы XIX века, а также мировой литературы XX века. Есть ли какие-то различия во взглядах на феномен сна и сновидений у писателей России, Японии и Латинской Америки? Этот вопрос исследуется в работе наряду с другими вопросами, так или иначе затрагивающими тему исследования.

Выбор темы обусловлен возрастающим интересом поэтов и писателей ко всему фантастическому, сверхъестественному и загадочному. Объектом исследования выбраны произведения художественной литературы как вида искусства, порождённого творческой фантазией поэтов и писателей. Из всех произведений, которые могли стать предметом исследования, выбраны только те, в которых снам отводится главенствующая роль в тексте повествования. При этом учитывалась не только содержательная сторона снов, но и публицистическая, идейная направленность.

Проблематика сновидений, использованных в произведениях художественной литературы, широка и разнообразна. Часть из них имеет ярко выраженную политическую окраску, в других случаях сны помогают глубже понять субъективные переживания героев, есть сны-иносказания, а иногда сон выступает в произведении как средство, помогающее сделать текст более занимательным. Но как бы то ни было, сны в художественной литературе всегда служат для того, чтобы ярче отразить связь творческой фантазии писателя с реальной жизнью.

Целью работы является определение смысла и роли сна в тексте того или иного произведения. При выборе произведений определённая сложность заключалась в их большом количестве, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что использование снов в художественных текстах служит, как правило, сходным задачам, поэтому имеет смысл ограничиться наиболее типичными из них. Для достижения поставленной цели решались следующие задачи: выбор произведений, наилучшим образом отвечающих избранной теме; определение роли сна в содержании этого произведения; и наконец, сопоставление снов и сновидений в произведениях писателей разных веков и разных стран. Методы исследования: анализ художественного текста, работа с критической, справочной и научно-популярной литературой.

Сны в русской литературе

Счастье - в пробуждении от сна

В асилий Андреевич Жуковский считается родоначальником и одним из самых ярких представителей русского романтизма.

Обращение поэтов-романтиков к внутреннему миру человека, его переживаниям вызвало необходимость поиска новых художественных средств, способных передать тончайшие движения души. От сентименталистов В.А. Жуковского отличала характерная для романтиков устремлённость в чудесный и таинственный мир, будто бы существующий за пределами земной реальной жизни.

Ведущим жанром в творчестве Жуковского-романтика была баллада - лиро-эпическое произведение чаще всего легендарного, исторического, необычного и драматично-героического характера. О его творчестве заговорили в 1808 году, когда была опубликована баллада «Людмила», вернее, вольный перевод «Леноры» немецкого поэта Г.А. Бюргера. Появление этой баллады положило начало новому этапу в развитии отечественной поэзии.

Позже (1808–1812 гг.), опираясь на тот же сюжет, В.А. Жуковский создал оригинальную балладу «Светлана», связанную с русскими народными обычаями и поверьями, песенно-сказочными традициями. Предмет баллады - гадание девушки в “крещенский вечерок”. Образ Светланы - первый в русской поэзии художественно убедительный, психологически правдивый образ русской девушки.

Светлана в его поэме то “молчалива и грустна” в тоске по безвестно исчезнувшему жениху, то “пуглива и робка” во время гадания, то растерянна и встревожена, когда не знает, что её ждёт. Романтизм баллады - в условном пейзаже, необычном происшествии, в указании на то, что главное и вечное - в каком-то ином мире, а земная жизнь кратковременна и призрачна.

С образом Светланы В.А. Жуковский связывает мысль о торжестве любви над смертью. Важное место в этой балладе отводится сну, страшному сну Светланы. Это был сон о том, будто её “милый друг - мертвец”. Светлана не может разобрать его сути, но очень боится этого ужасного, грозного сна. Сам же автор даёт ответ в своей балладе: “...здесь несчастье - лживый сон, счастье - пробужденье”. Впервые в русской литературе В.А. Жуковский сказал читающей публике о том, что счастье надо искать в реальном мире, который и есть настоящая правда, а всё остальное - ложь и обман.

Несмотря на то что сюжет был заимствован из западноевропейской литературы, В.А. Жуковский потянулся к традициям русского народа и создал что-то своё, новое и неповторимое, “прививая к чужой идее свою собственную”. Высоко оценивая его творчество, В.Г. Белинский писал, что творения В.А. Жуковского составили “целый период в нашей литературе, целый период нравственного развития нашего общества” .

Сон, в котором видна вся Россия

В 1859 году вышел в свет роман И.А. Гончарова «Обломов», в центре которого - образ Ильи Ильича Обломова, барина, воспитанного в патриархальной среде родового имения и живущего в Санкт-Петербурге. При характеристике героя Гончаров использует некоторые художественные приёмы своих предшественников, в частности Н.В. Гоголя. В советские времена образ главного героя романа воспринимался несколько однобоко и прямолинейно, хотя на самом деле его образ гораздо глубже и многограннее.

Писатель рисует быт Обломовки как живой среды, сформировавшей характер героя, как целостного и законченного уклада русской жизни. Гончаров видел в формировании буржуазного уклада не только исторический прогресс, но и угрозу для многих духовных ценностей, выработанных русским патриархальным укладом. Многое в старых традициях вызывало отрицательное отношение Гончарова (косность, тунеядство, боязнь перемен и т.д.), но многое и привлекало его - например, теплота человеческих взаимоотношений, уважение к старине, связь с природой. Гончарова тревожило: как бы в погоне за прогрессом не разрушить то ценное, что было в старом, как найти их гармоническое сочетание.

Ничегонеделание Обломова воспринимается современным читателем, успевшим вкусить все прелести дикого капитализма, не только как выражение барской лени и апатии, но и как нравственный вызов человека тогдашним реформаторам. Глава «Сон Обломова», по выражению одного из критиков, - “увертюра всего романа”. Герой переносится в этой главе в своё детство, в самую счастливую пору своей жизни.

Вначале Илье Ильичу снится пора, когда ему всего семь лет. Он просыпается в своей постельке. Няня одевает его, ведёт к чаю. Весь “штат и свита” начинают осыпать его ласками и похвалами. После этого начиналось кормление его булочками, сухариками и сливочками. Потом мать отпускала его гулять с няней. День в Обломовке проходил с виду бессмысленно, в мелочных заботах и разговорах. “Сам Обломов - старик тоже не без занятий. Он целое утро сидит у окна и неукоснительно наблюдает за всем, что делается во дворе... Но главною заботою была кухня и обед. Об обеде совещались целым домом”. После обеда все дружно спали.

Следующая пора, которая приходит к Обломову во сне, - это когда он стал немного старше, и няня рассказывает ему сказки. “Взрослый Илья Ильич хотя после и знает, что нет медовых и молочных рек, нет добрых волшебниц - сказка у него смешалась с жизнью, и он бессильно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка... Его всё тянет в ту сторону, где только и знают, что гуляют, где нет забот и печалей”. Илюшу лелеют, “как экзотический цветок в теплице”. Родители мечтали о шитом мундире для него, “воображали его советником в палате, а мать даже и губернатором. Они считали, что учиться надо слегка, не до изнурения души и тела, не до утраты благословенной, в детстве приобретённой полноты, а так, чтоб только соблюсти предписанную форму и добыть как-нибудь аттестат, в котором бы сказано было, что Илюша прошёл все науки и искусства” .

Неподвижность жизни, дрёма, замкнутое существование - это не только признак существования Ильи Ильича, это суть жизни в Обломовке. Она отъединена от всего мира: “Ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали обломовцев”. И сон Обломова помогает нам это понять. Сон отражает реальную жизнь, которая была характерна для России того времени, отвергавшей нововведения Запада. И, вполне возможно, именно сон Ильи Ильича ближе к умонастроениям тогдашнего российского общества. Жизнь, увиденная Обломовым во сне, по-своему полна и гармонична: это русская природа, сказка, любовь и ласка матери, русское хлебосольство, красота праздников. Это та Россия, которую мы потеряли после революции 1917 года.

Перечитывая главу «Сон Обломова», мы понимаем, что впечатления детства являются для главного героя романа тем идеалом, с высоты которого он судит жизнь. Обломова терзали предчувствия, что в скором времени идиллия привычной жизни будет разрушена, и, к сожалению, его предчувствия сбылись. Россия, жившая давним ожиданием перемен и революционных преобразований, в скором времени надолго лишила своих граждан самой возможности видеть сны, подобные тому, который однажды привиделся Обломову.

Четыре сна Веры Павловны

Р еволюция, вспыхнувшая во Франции в феврале 1848 года, оказала сильное воздействие на студента Н.Г. Чернышевского, определив круг его интересов. Он погрузился в изучение трудов социалистов-утопистов, в которых видели тогда развитие христианского учения. Но в июле 1862 года Н.Г. Чернышевский был арестован по обвинению в связях с эмигрантами, то есть с группой А.И. Герцена, и оказался заключённым в одиночную камеру Петропавловской крепости, где он находился целых два года, и именно там был написан его роман «Что делать?».

К этому роману нельзя приложить привычные мерки того времени. В произведении Н.Г. Чернышевского мы имеем дело с философско-утопическим романом. Мысль в его романе преобладает над непосредственным изображением жизни. Не случайно роман был оценён революционно-демократической интеллигенцией не как собственно художественное произведение, а как программное произведение по социалистическому переустройству жизни.

Композиция произведения строго продумана: изображение “пошлых людей”, изображение “обыкновенных новых людей”, образ “особенного человека” и сны героини романа Веры Павловны. В четырёх снах Веры Павловны заключена философская концепция, разработанная Чернышевским для революционно настроенной молодёжи.

В первом сне Верочке снится, что она заперта в сыром, тёмном подвале. И вдруг дверь распахнулась, и Верочка очутилась в поле. Дальше ей снится, что она разбита параличом. И чей-то голос говорит, что она будет здорова, вот только Он коснется её руки. Верочка встала, идёт, бежит, и опять она на поле, и опять резвится и бегает. “А вот идёт по полю девушка, - как странно! И лицо, и походка - всё меняется, беспрестанно меняется в ней”. Верочка её спрашивает, кто же она. “Я невеста твоего жениха. Мои женихи меня знают, а мне нельзя их знать; у меня их много”. - “Только как же вас зовут? Мне так хочется знать”, - говорит Верочка. А девушка отвечает ей: “У меня много разных имён. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и сказываю. Ты меня зови любовью к людям”. Затем она даёт наказ Верочке - чтобы та выпускала всех и лечила, как она вылечила её от паралича. “И идёт Верочка по городу и выпускает девушек из подвала, лечит от паралича. Все встают, идут, и все они опять на поле, бегают, резвятся” .

Этот сон на самом деле - иносказание, и мыслящая публика того времени, умея читать между строк, находила в тексте конкретные образы и даже призывы к действию. Девушка, которую встретила Верочка, олицетворяла собой будущую революцию, а её женихи - это революционеры, готовые к борьбе за переустройство жизни.

Четвёртый сон рисует утопическую картину жизни будущего социалистического общества, настоящий земной рай. В этом идеальном мире царит невиданная роскошь, работают мастерские, почему-то преобладает алюминий (для того времени драгоценный металл), при этом все счастливы в свободном труде. Фантастические описания грядущего чётко оттеняют основную мысль романа: всё это легко осуществится в ближайшем будущем, стоит только довериться Рахметовым и сообща “делать” революцию по рецептам, взятым из сновидений Веры Павловны.

В отличие от Гончарова, который показал в главе «Сон Обломова» свой идеал России со всеми её бедами и слабостями - тот идеал, который был обращён не в будущее, а в настоящее, - Чернышевский в снах Веры Павловны отрицает саму возможность построения справедливого общества на основе царского режима. Ему кажется, что только восстание и революция могут принести счастье. Но это была утопия, и партия большевиков спустя полвека, предприняв попытку построения справедливого общества по планам социалистов-утопистов, в конечном итоге была вынуждена признать свои заблуждения.

Сны в зарубежной литературе

Сон, дающий свободу

Р усская литература XIX века повлияла на развитие всей мировой культуры. Такие писатели, как Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов, стали широко известны во всех странах Запада и Востока. Японский писатель Акутагава часто говорил о том, что наибольшее влияние на его творчество оказали Гоголь и Чехов. В его рассказе «Сон» (1927) мы видим явное влияние повестей Гоголя петербургского периода. Например, в повести «Невский проспект» прослеживается судьба художника - и в рассказе «Сон» главным героем также выступает художник.

Акутагава прослеживает его отношения с натурщицей, которая удивляет художника своим безразличием ко всему, что её окружает. В какие-то моменты она вызывала у него раздражение. “Прошло полмесяца, а работа ничуть не подвигалась, - рассказывает писатель от лица художника. - Ни я, ни натурщица не открывали друг другу того, что было у нас на сердце” .

Однажды, когда она ушла, художник стал листать альбом Гогена и просматривать репродукции картин, написанных им на Таити, и скоро он начинает повторять одну фразу: “Это просто немыслимо!” Он понимает, что по сравнению с Гогеном ему не хватает выразительных средств для того, чтобы показать нечто особенное, присущее только его странной натурщице. День был жаркий, и его потянуло в сон. Художнику приснилось, будто он душит натурщицу и при этом испытывает чувство, близкое к удовлетворению. Он увидел, что её глаза закрывались, и похоже было, что она умерла. Сон встревожил художника, и его беспокойство усилилось ещё больше, когда вечером она не пришла позировать.

Он думал: “Ночью во сне я задушил женщину. Ну а если не во сне?” Она не пришла и на следующий день, и через день. Художник отправился на её поиски, и когда он шёл по одной из улиц, то вдруг вспомнил, что уже видел это во сне. А потом воспоминания о прежнем сне начисто стёрлись. Акутагава завершает свой рассказ загадочной фразой: “Но если теперь случается что-нибудь, то мне кажется, что это случилось в том самом сне...”

Вся наша жизнь - это сон, и если художник и натурщица не чувствуют интереса друг к другу, то все их отношения безжизненны, а сама жизнь - призрачна. Им приходится в реальной жизни соблюдать какие-то нормы приличия, управлять своими чувствами и мыслями, а сон даёт художнику полную свободу, и он совершает то, на что никогда бы не решился в реальной жизни. А может быть, его тайные намерения через сон вошли в сознание кого-то другого, и тот осуществил тайное намерение художника? В смерти натурщицы его подсознание как бы оправдывает бессилие таланта, несопоставимого с мощью таланта Поля Гогена.

В отличие от русских писателей, которые рассматривали сон как иносказание, аллегорию, просто литературный приём для более оригинального выражения своих мыслей и чувств, восточная традиция, и в частности литературная традиция Японии, исходила из буддийских представлений об окружающем мире. Для буддиста человеческая жизнь - это лишь краткий миг воплощения вечной жизни его души. И поэтому всякая человеческая жизнь - это всего лишь иллюзия, которая порождена сознанием человека. Что есть сон и что есть жизнь? Буддийская традиция ставит между ними знак равенства - в отличие от западной традиции, которая превозносит творческий разум человека и его способности к тому, чтобы преобразить и подчинить себе окружающий мир.

Дворец, который приснился дважды за 500 лет

М ировая литература XX века, отвергая старую школу “критического реализма”, создавала новые системы методов и приёмов, которые уже не сводились к элементарному жизнеподобию. Латиноамериканская литература дала читателям непревзойдённые образцы так называемого “магического реализма”. Одним из наиболее ярких представителей нового течения был Хорхе Луис Борхес.

Он родился в 1899 году в Аргентине, но юность провёл в Европе, где в начале 20-х годов сблизился с кружком молодых испанских литераторов, называвших себя “ультраистами”. Начав с поэзии, Борхес по сути остался поэтом навсегда. На свой лад Борхес добивается того же, чего добивались другие латиноамериканские писатели - Амаду, Гарсиа Маркес, Кортасар; разница лишь в том, что их фантастическая действительность питается мифами и фольклором, а Борхес, работавший с середины 50-х годов директором Национальной библиотеки в Буэнос-Айресе, черпал свои сюжеты из тысяч книг, и всякий раз вымысел в его рассказах воспринимался как чистая правда.

В его прозе реальное и фантастическое отражаются друг в друге, как в зеркалах, или незаметно перетекают друг в друга, как ходы в лабиринте. “При чтении его рассказов вспоминается строка А.Ахматовой: «Только зеркало зеркалу снится...» Рассказы Борхеса тоже нередко кажутся снами: ведь во сне действуют обычно реальные, хорошо известные нам люди, но с ними происходят невероятные вещи. Зеркало, лабиринт, сон - эти образы особенно любимы Борхесом” .

В рассказе «Сон Колриджа» Борхес пишет о том, что лирический фрагмент «Кубла-хан» приснился английскому поэту Колриджу в один из летних дней 1797 года. Сон одолел его во время чтения энциклопедиста Пэрчеса, который рассказывал о сооружении дворца императора Кубла-хана, славу которому на Западе создал Марко Поло. В «Сне Колриджа» случайно прочитанный текст стал разрастаться; проснувшись, он подумал, что сочинил - или воспринял - поэму примерно в триста строк. Он помнил их с поразительной чёткостью и сумел записать этот фрагмент, который остался в его сочинениях.

Поэт видел этот сон в 1797 году, а сообщение о нём опубликовал в 1816 году. Ещё через 20 лет в Париже появился во фрагментах первый на Западе перевод «Краткого изложения историй» Рашида-ад-Дина, относящегося к XIV веку. На одной из страниц там было написано: “К востоку от Ксамду Кубла-хан воздвиг дворец по плану, который им был увиден во сне и сохранён в памяти”.

Монгольский император в XIII веке видит во сне дворец и затем строит его согласно своему видению; в XVIII веке английский поэт, который не мог знать, что это сооружение порождено сном, видит во сне поэму об этом дворце, совсем недавно разрушенном. Размышляя об этом совпадении, Борхес задаётся вопросом: “Мог ли Колридж прочитать текст, неизвестный учёным, ещё до 1816 года?” И здесь же Борхес говорит, что для него более привлекательны гипотезы, выходящие за пределы рационального. Почему бы не предположить, что сразу после разрушения дворца душа императора проникла в душу Колриджа, чтобы тот восстановил дворец в словах - более прочных, чем мрамор и металл.

Первый сон приобщил к реальности дворец; второй, имевший место через 500 лет, - поэму, внушённую дворцом. За сходством снов просматривался некий план; огромный промежуток времени говорит о сверхчеловеческом характере исполнителя этого плана. “Если эта схема верна, - пишет Борхес, - то в какую-то ночь, от которой нас отдаляют века, некоему читателю «Кубла-хана» привидится во сне статуя или музыка. И человек этот не будет знать о снах двух некогда живших людей, и, быть может, этому ряду снов не будет конца, а ключ к ним окажется в последнем из них...” .

В этом рассказе Борхеса сон рассматривается уже в новом качестве, которого мы не видели ни у кого из других писателей. Сон используется в рассказе как средство, придающее его повествованию интригу и занимательность. С другой стороны, «Сон Колриджа» - это образец настоящей интеллектуальной прозы, в которой важное место отводится передаче новой и интересной информации. Занимательность рассказа о двух снах ещё и в том, что через них идёт передача новых фактов и знаний, которые сами по себе занимательны.

Произведения литературы всегда отражали то время, в которое они создавались. На примере баллады Жуковского «Светлана» мы видели, как поэт впервые в истории отечественной литературы обратился к традициям русского фольклора. Сон Светланы являет собой удивительное сочетание воззрений и взглядов поэтов-романтиков с теми представлениями и верованиями, которые были характерны для народной культуры.

Дальнейшее развитие темы традиционной народной культуры получило в творчестве Гончарова. Сон Обломова - это вызов всей тогдашней интеллигенции, считавшей, что Россия должна пойти по западному пути развития. Сон Обломова - это, если угодно, гимн традиционному укладу русской жизни; это документ, в точности отражающий ту эпоху.

В своих спорах славянофилы и “западники” противопоставляли сон Обломова снам Веры Павловны. В отличие от Обломова, герои Чернышевского видят счастье своего народа в том, чтобы он пробудился от многовекового сна и встал на путь революционного преобразования окружающей действительности. Сон в романе «Обломов» выглядит как средство отражения действительности - и, наоборот, в романе Чернышевского «Что делать?» сны Веры Павловны воспринимались читающей публикой того времени как призыв активно вторгаться в окружающую действительность и переделывать её под собственные взгляды и представления. Можно сказать, что революционные эксперименты коммунистов впервые приснились Вере Павловне, и некоторые из её снов обернулись для России настоящим кошмаром.

В отличие от западной традиции на Востоке никогда не ставили на первое место творческую волю человека. Мир, который вокруг нас, может оказаться в итоге иллюзией, а сон, который расскажет писатель, - это и есть настоящая реальность. На примере творчества японского писателя Акутагавы мы могли убедиться именно в этом.

В современной культуре главенствующим признаётся принцип разнообразия. В каждой национальной культуре есть вещи мирового значения. При всей занимательности рассказа Борхеса «Сон Колриджа» мы не могли не заметить, что автор проявляет искренний интерес к культуре древней Монголии. Один и тот же образ приходит во сне разным людям из разных веков и разных стран. Это - занимательность, которая одинаково интересна жителям Аргентины, Англии, Франции, России, Монголии.

Таким образом, мы убедились, что разные эпохи, поэты и писатели по-разному использовали феномен сна в своём творчестве. Обращаясь к снам, поэты и писатели стремились выразить свои сокровенные мысли и чувства, сон помогал им в такие моменты, когда обычные выразительные средства не давали желаемого эффекта. И нет никаких сомнений в том, что тема снов и сновидений получит дальнейшее развитие в произведениях современных писателей. Сон - это всегда попытка заглянуть в будущее, или, как сказал философ: “В сновидениях человек готовится к грядущей жизни”. Этим, на наш взгляд, обусловлена востребованность темы сна в художественной литературе.

Итак, в данной работе были рассмотрены пять произведений отечественной и мировой художественной литературы. Сравнительный анализ художественных текстов показывает, что сны и сновидения могут использоваться поэтами и писателями для решения самых разных целей и задач.

Во-первых, сон может выступать как средство отражения действительности - в этом мы могли убедиться на примере сна Обломова. Во-вторых, сон может отражать фантастические грёзы, далёкие от реальной действительности, когда истинное счастье - в пробуждении. Именно так воспринимается баллада Жуковского «Светлана». В-третьих, сон может быть использован в качестве иносказания, аллегории (четыре сна Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?»). Далее, на примере творчества Акутагавы мы увидели, что в восточной традиции сон и жизнь - всего лишь иллюзия, порождённая нашим сознанием, и такой взгляд имеет полное право на существование в условиях нынешнего многополярного мира. И наконец, сон в произведениях латиноамериканского “магического реализма” рассматривается как средство, придающее тексту дополнительную занимательность.

Таковы главные выводы, к которым мы приходим в результате выборочного анализа произведений художественной литературы.

Работа над данной темой помогла автору преодолеть устоявшееся представление о том, что сон - это просто физиологическое состояние, в котором мы находимся каждую ночь, а сновидения присутствуют в нашем сознании только для того, чтобы мы толковали их с помощью всевозможных книг гаданий и сонников. Стал очевиден приём использования сна писателями, а кроме того - его значение для того или иного произведения, когда через сон раскрывается характер героя, его сокровенные мысли, чувства и желания; сон выступает как зеркало, отражающее душу героя.

Обращение к лучшим образцам художественной литературы прошлого и настоящего со всей очевидностью убеждает в том, что сны и сновидения - это вечная тайна и загадка, и для того, чтобы постичь их, потребуются ещё века и тысячелетия. Наша работа является лишь попыткой проникновения в данную проблему, но и она позволила определить знаковые вещи как для понимания литературы, так и для мировосприятия в целом.

Спонсор публикации статьи – интернет-магазин «Анатомия Сна». Стоит задать в поиск «ортопедические матрасы» – интернет выдаст огромное количество предложений. «Анатомия Сна» сохранит ваше время, предоставив прекрасный выбор качественных ортопедических матрасов, удобно структурированных в подробном онлайн-каталоге. Матрас ли на независимом пружинном блоке или беспружинный из натурального латекса – вы сможете подобрать лучший матрас нужного размера, а так же ортопедическое основание к нему или кровать, наматрасники, подушки и прочие спальные принадлежности в одном месте.

Шедевр толерантной словесности, я долго думал, стоит-ли пытаться его обсмеять. Останавливало то, что он настолько смешон сам по себе, что пародировать его, это всё-равно, что пытаться делать пародию на изначально комедийный фильм. Однако, перечитав его ещё разок и обнаружив фразу героини "зрение упало до плюс четыре" я уже просто не смог удержаться. Вобщем, если что я не виноват, оно само. Есть простое правило "Если можешь не писать - не пиши". Я не смог. Не судите строго:)

В эту тёплую полночь, в полнолуние, в пятницу тринадцатого, казалось ничто не предвещало беды. Девочка-антифашистка Вера мирно шла по тёмной улице в компании своих друзей-антифашистов, сжимая в руке банку такого вкусного коктейля "Ягуар". Жизнь казалась такой прекрасной и Вера уже почти не вспоминала, что ещё совсем недавно придерживалась крайне правых взглядов. К счастью, в прошлом году ей удалось поступить в ПТУ, где она встретила любовь всей своей жизни - таджикского дворника по имени Рашид, который целыми днями убирал загаженные русским быдлом дворы, а вечерами учился в том же ПТУ, что и Вера, надеясь получить столь нужную в наши непростые времена профессию менеджера. В объятиях Рашида, Вера уже искренне недоумевала, как она, всего год назад могла на полном серьёзе кричать "Россия для русских"? Что было бы, если бы она до сих пор придерживалась этих убогих, человеконенавистнических взглядов? Вполне возможно, что сейчас она уже была бы замужем за каким-нибудь пьяным и тупым русским Васькой и никогда бы не познала прелестей восточной любви. Рашид, словно прочитав её мысли, ласково приобнял её за талию, одновременно протянув ей вторую, почти полную банку коктейля "Ягуар", но увы, толерантной идиллии в эту ночь так и не суждено было состояться, поскольку прекрасный любовный роман в мягкой обложке ВНЕЗАПНО превратился в брутальный хоррор!

ДЕР УНТЕРМЕНШЕН, ДЕР РАССТРЕЛЯЙТЕН, ДЕР КАПУТЕН! - раздался громкий крик из глубины дворов. И взору остолбеневших от ужаса друзей, явилась леденящая душу картина - из двора с криками выбежала таджикская девочка с забавными косичками, сжимая в одной руке дворничью метлу, а в другой шахматную доску. Следом за ней неслась огромная толпа народу в форме СС со свастиками и рунами.
Как настоящие антифашисты, друзья не могли спокойно смотреть на такое варварство, происходящее прямо в столице страны, победившей фашизм, поэтому решили как можно быстрее уйти. Но было уже слишком поздно, озверевшая от жажды крови фашня заметила компанию антифашистов.
- ПАРТИЗАНЕН! - заорали фашисты и, позабыв про несчастную девочку, кинулись на друзей. Применив тактическое отступление, антифашисты, отважно вызвавшие фашистский гнев на себя, бросились бежать! Отчаянно ругаясь, фашня преследовала их буквально по пятам!
- Слава Гитлеру! - кричали фашисты, - Слава шнапсу! Партизанен, сдавайс! Ф плену с фами бутут карашо абращатся, фас шдёт карачий фада, пища и шнапс!
Однако друзья были умными, как все истинные антифашисты и, не веря посулам фашни, лишь прибавляли ходу. Только один из антифашистов - постоянный член ЛБГТ и неоднократный участник гей-парадов, оглянулся на преследователей и заныл.
- Ой, ребятки, ну может и впрямь сдадимся, устал уже, ну и что, что фашисты, зато там симпатичные есть!
Ряды антифашистов уже готовы были дрогнуть, но Рашид, будучи самым умным во всей компании, придал паникёру ускорение мощным пинком под зад, и дрогнувший соратник, взвыв, так прибавил ходу, что в один миг вырвался в лидеры забега.
Антифашистский отряд выбежал из дворов на оживлённую улицу, и Вера уже почти поверила, что им удастся уйти от озверевшей толпы, но вдруг, из-за угла вылетел чёрный мерседес с крестом на капоте и сбил бедную Веру с ног. Поднявшись, Вера бросилась догонять друзей, но ВНЕЗАПНО в неё врезался автобус, на борту которого был изображён Гитлер, отчего она снова упала на тротуар. Всё ещё не теряя надежды уйти, Вера снова вскочила на ноги, но навстречу ей уже нёсся танк "Тигр" с намалёванной свастикой.
- ОЛОЛО, РАШ! - донеслось из недр танка и огромная пятидесятитонная махина на полном ходу врезалась в Веру.
Это было уже слишком, поэтому Вера, пролетев примерно двадцать метров, упала прямо в центре разгорячённых погоней нацистов.
- АААА, МАМОЧКИ, РАШИД! - завизжала Вера, но Рашид уже затерялся в облаке пыли, поднятой покинувшим поле боя отрядом и фашисты, разражаясь ужасным смехом, потащили Веру к пруду.
На пруду стояла компания с виду обычных людей, численностью около сорока человек. Скорее всего это были фанаты бейсбола, ведь в руках они держали бейсбольные биты и пели фанатскую песню:

Выйдем в поле погулять
Да битою помахать
Да в бейсбольчик поиграть
Будем шафки глупой тыкву
Вместо мячика кидать

Как известно, многие люди, возящие в машинах бейсбольные биты, часто придерживаются человеконенавистнических, а порой и откровенно фашистских взглядов. Судя по всему, эти не были исключением, поскольку сразу же начали жестоко пытать Веру, заставив её выпить большое количество шнапса. Захмелев, Вера дала им свой номер телефона и адрес, а потом даже сказала, когда родителей не будет дома, но это не смягчило сердца фашистов.
- Што бутем делайт с ней, камераден? - обратился один из них к собравшейся толпе.
- Расстреляйт её! - кровожадно отозвался фашиствующий молодчик в каске, - Я там фам парабеллум!
- Сачем же парабеллум, камерад? - возразил другой, - Тафай лютче расстреляйт её ис фаустпатрон! Этат метат меня ещё ни расу не патфадил!
- Найн! - пресёк спор главарь фашистов в чёрной фуражке с черепом и костями, - Я придумайт кое-что полютче! Я дапрашу её с пристрастием! Сейчас дефачка, от прафильных атфетаф бутет зафисеть тфая жизнь! Скаши мне, носишь ли ты хеорхиевскую лентачку на тень победы?
- Да, - гордо ответила Вера, - Делайте что хотите проклятые фашисты, но я всё-равно помню и нажрусь...ой, то-есть горжусь.
- Тахда скаши мне кто камандовал фтарым Белорусским фронтом в 1944 году?
- Ээээ.... - растерянно ответила Вера, - Аааа....ыыыы....
- Атфечайт бистро! - рявкнул гестаповец.
- Ээээ...Путин, - невпопад ляпнула Вера.
Матёрого гестаповца чуть не хватил удар.
- Какой ещё Путен? - закричал он, злобно сверкнув на Веру моноклем, - Унтерменшен, даю тебе фтарую и паслетнюю папытку!
- Ой... - Вера была бы рада ответить, но об отечественной войне она знала лишь то, что Сталин победил Гитлера, при помощи американских супергероев и анимешных магов, принёсших возмездие во имя луны, - Ну эээ...наверное Человек-Грызлов!
- Ах, ти есть исдеваться надо мной, - разъярился гестаповец! - Ну что ш, тем хуше для тепя! Атдайте её ксенафобу!
Вера мелко задрожала, о ксенофобе среди антифашистов ходили ужасные легенды. Судорожно копаясь в памяти, она пыталась припомнить ответ на вопрос фашиствующего палача и примерно минут через десять, в её мозгу наступило озарение!
- Я вспомнила! - громко закричала Вера, - Кадыров! Кадыров командовал вторым фронтом, так нам говорили на уроке толерантности в нашем ПТУ!
Увы, фашистские палачи остались глухи к мольбам Веры, а к пруду уже подъехал чёрный фургон с тонированными стёклами. Обезумевшую от ужаса Веру подтащили к фургону с надписью "Газенваген" на борту. На одной из задних дверей фургона было также написано: "Jedem das seine", а на другой ещё понятнее - "Тебе сюда!". Двери приветливо распахнулись, словно приглашая Веру поскорей зайти.
- Вот так, в свои 19 лет я, подобно Зое Космодемьянской, сейчас испытаю на себе, что такое фашизм, - пафосно проговорила Вера.
- Што эта с ней, камерад? - недоуменно спросил один из фашистов.
- Та она просто упоролась, - пояснил его приятель, - У шафок это есть опычное дело!
- Ах фот оно что, тахда панятно, - успокоился фашист и одним махом закинул Веру в недра фургона.

Вера не чаяла выйти из фургона живой, но, как ни странно, через пару часов езды, двери фургона вновь распахнулись, и Вера вылезла наружу. Её взору предстала мрачного вида поляна с окружённым горящими факелами зловещего вида алтарём. Перед алтарём стоял одетый в чёрное человек в маске. Ветер развевал его плащ с кровавым подбоем, глаза светились жёлтым огнём, а голову украшала шляпа-цилиндр, придававшая ему ещё более устрашающий вид.
- Это же ксенофоб, - ужаснулась Вера, - Ой мамочки!
- АХАХАХАХАААА, сейчас я принесу тебя в жертву Гитлеру, - рассмеялся злодей и вытащил огромный кинжал со свастикой!
Это было уже слишком, и Вера, не выдержав, свалилась в обморок.

Вера слабо помнила, что было потом, какие-то обрывки воспоминаний про то, как её везли на каталке, бьющий в глаза свет лампы и строгий голос врача вещавший что-то вроде: "Скальпель! Вата! Зажим! Спирт! Ещё спирт! Закусь!" В себя она пришла уже только в больничной палате.
- Где я, - спросила она очнувшись!
- Всё хорошо, - ответил голос откуда-то сверху, - Вы теперь в больнице, Ваша жизнь вне опасности.
- Значит Вы доктор, - робко спросила Вера.
- Ну да, именно так.
- А почему я Вас так плохо вижу, доктор?
- Ну...хм... я Вас уверяю, что на достаточно большом расстоянии Вы сумеете меня разглядеть. Видите-ли, когда Вас привезли, я был несколько нетрезв, тянуло на всякие приключения знаете-ли, смелые эксперименты. Вобщем, я по-пьяной лавочке имплантировал Вам донорские глаза от недавно сдохшего буквально на руках у моего коллеги ветеринара орла, поэтому теперь у Вас зрение ПЛЮС четыре!
- АААААААААААААААА, - в ужасе закричала Вера...и проснулась.
- Господи, приснится же такое, - ворчала девушка, выбираясь из-под одеяла, - Больше не буду на ночь смотреть всякие ужасы и колёса жрать, а то так и совсем свихнуться недолго. Но всё так реально было, прям как на самом деле, надо Рашиду про сон рассказать и вообще всем нашим. Как-раз говорят заказ поступил очередную статью жалостливую сочинить об ужасах фашизма, а тут такое. Чуток подредактировать и наверняка пойдёт.