Все школьные сочинения по литературе. Конспект к уроку литературы «Жанр поэмы в творчестве Н.А. Некрасова. Крестьянские поэмы. «Мороз, Красный нос», «Кому на Руси жить хорошо»

Творчество Некрасова совпало с расцветом отечественной фольклористики. Поэт часто бывал в русских избах, на практике изучил простонародный язык, речь солдат, крестьян. Она стала его речью. Народные образы в его произведениях не сводятся к простому заимствованию, Некрасов использовал фольклор свободно, переосмыслял его, творчески подчиняя собственным художественным задачам, своему стилю.

Поэма «Мороз, Красный нос» написана профессиональным писателем, и в ней есть пласт литературной и традиционно-поэтической лексики, но тема ее – сфера народной, крестьянской жизни, и пласт народно-поэтический в ней еще более заметен. Роли фольклорных элементов могут быть разными, а сами они могут относиться как к сфере формальной, так и к сфере идейной.

Если обратить внимание на язык поэмы, то мы заметим большое количество слов, характерных для народной поэзии. Это слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: ноженьки, спинушка, Саврасушка, зимушка, Дарьюшка, дубровушка, подруженьки, скотинушка:

Солнышко серп нагревает,

Солнышко очи слепит,

Жжет оно голову, плечи,

Ноженьки, рученьки жжет.

Функция подобных слов в фольклоре не уменьшительная: ритм произведений в большинстве случаев требовал многосложных слов. Также и у Некрасова – эти слова служат воспроизведению ритма народной поэзии. Тем самым формальное средство сближает его поэзию с народным стихом, делает ее столь же напевной, передает сам дух фольклора.

С формально-содержательной стороны в поэме можно выделить такие отсылающие к фольклору моменты, как описание детской игры, свадебного обряда, плач по покойнику.

Некрасов был знаком с тяжелым патриархальным семейным бытом крестьян, прекрасно знал тяжкую долю женщины: «с рабом повенчаться», «быть матерью сына раба», «до гроба рабу покоряться». Но семья Прокла и Дарьи была иной, жену и мужа связывали и любовь, и крепкая дружба. Поэтому поэт рисует нам счастливые моменты, игры детей, размышления родителей об их будущем. Красавица-девочка Маша всегда становится маковкой в народной игре «Сеять мак»:

Голубчик! красавицу нашу

Весной в хороводе опять

Подхватят подруженьки Машу

И станут на ручках качать!

Жизнь Прокла и Дарьи, несмотря на необходимость тяжкого повседневного труда, складывалась хорошо, поэтому они мечтали о счастливой семье и для своего сына Гриши, не допускали мысли о том, что свадьба его будет нерадостной. Некрасов знал, что пышные обряды, изображавшиеся в свадебных обрядовых песнях, призваны затушевывать нищенскую жизнь крестьян и в большинстве своих произведений он развенчивал ритуал, переводил его в реалистический бытовой план, но своих героев Дарью и Прокла он не лишил светлых мечтаний:

Чу, бубенцы говорят!

Поезд вернулся назад,

Выйди навстречу проворно –

Пава-невеста, соколик-жених! –

Сыпь на них хлебные зерна,

Хмелем осыпь молодых!..

Настоящим народным плачем провожают родные Прокла в последний путь. Здесь фольклорная образность: «береза в лесу без вершины – хозяйка без мужа в дому», фольклорная структура: к Проклу обращаются: «Голубчик ты наш сизокрылый!», хвалят его за то, что был работником и хлебосолом, сравнивают с соколом, перечисляют горести, которые ждут их без него и, наконец, призывают его встать из гроба, обещают устроить пир в его честь. Все это обязательные элементы обрядового плача по покойнику. И разве можно еще более ярко выразить человеческое горе?

Следом за плачем мы видим, как везут покойника к могиле. Мать Прокла разговаривает с конем Савраской, как с человеком, членом семьи. Это тоже примета фольклорных песен, идущая опять-таки от самого уклада народной жизни. В крестьянской семье если и была лошадка, то одна, и заботились о ней не меньше, чем о детях, уважали ее, холили: она подмога, подспорье в любой работе.

Но поэт использует фольклор не только для достоверного воссоздания народной жизни, не только для иллюстрации, он и спорит с ним. Главный спор ведется на идейном уровне и отражается в эпизоде с Морозом-воеводой. Дарья ведет себя, как положено героине сказки: на вопросы Мороза она покорно отвечает, что ей тепло. Но Мороз-воевода оказывается вовсе не добрым сказочным Морозкой, который должен наделить женщину подарками за ее стойкость. Некрасов развенчивает сказку. Его Дарья не просто замерзает и в полузабытьи представляет себе Мороза, эта мистическая сила появляется, будто на самом деле, воплощая в себе всю несправедливость народной жизни, все тяготы, выпавшие на долю женщины и погубившие ее.

Так мы видим, что поэт широко использует фольклор, но не просто вставляя его элементы, а вплетая их в саму идейную структуру своего текста. Фольклор в его поэме органичен, он сообщает ей сам дух народной поэзии.

Сочинение

Использование поэтом художественности народного сознания, в образе Дарьи многое объясняет и в тех главах, где появляется Мороз-воевода. Олицетворенный образ Мороза, без сомнения, навеян фольклором. Это ясно уже из названия поэмы, представляющего собой народное присловье. Особенно тесно связана поэма со сказкой «Морозко».

Сопоставление поэмы и сказки «Морозко» помогает нам сделать несколько наблюдений. Существенно, что поэт помнит и любит народную сказку, иначе не появился бы в поэме сказочный образ Мороза. Мороз в поэме, конечно, похож на Морозко из сказки: он веселый, удалой, могущественный. Кстати, заметим, что, переходя к изображению Мороза, поэт меняет ритм стиха.

Но сказка и поэма - разные произведения, они по-разному изображают жизнь. Например, чудеса в сказке истинно волшебные: Морозко награждает падчерицу золотом, богатыми одеждами. Так не бывает в жизни, но так выражается мечта о лучшей жизни, о победе добра и справедливости. Мороз в поэме строит дворцы изо льда, мосты ледяные. Это тоже чудеса, но такие, которые каждый из нас может видеть: причудливые нагромождения льдов в горах и на море, надежный лед на реках, по которому идут пешеходы, обозы с товаром.

Сказочный Морозко стал другим в поэме и потому, что Дарья, к чей сон пришла старая сказка, слышанная в детстве, измучена и придавлена невыносимым горем. Потому-то в хвастливой песне Мороза появляются слова грозные, страшные для человека («Люблю я в глубоких могилах…»). Нам понятно, почему возникает в песне этот леденящий душу образ: Дарья непрестанно думает о Прокле, зарытом в промерзшей земле. Правда, Мороз и здесь не выглядит губителем: покой-пику ведь уже ничего не страшно. В сознании Дарьи Мороз вообще нигде не выступает как злодей: с живыми он только играет, шутит, гонит домой бабенок, пугает «недоброго вора», дурачит пьяных. А Дарье он хочет понравиться, он шепчет ей ласковые слова, он вдруг обращается в милого Проклушку и целует ее. И сон, который видит Дарья, замерзая,- сон счастливый, прекрасный. В нем отразилось лучшее, что было в ее жизни,- радость труда, любовь и согласие в семье, мечты о будущем. Последнее, что видит Дарья, умирая,- родные лица мужа, сына, дочери, воз с золотыми снопами - обещание сытости и достатка; последнее, что она слышит,- счастливая, «утоляющая сердце» песня, какую можно услышать только в самом светлом сне:

* В ней кроткая ласка участья,
* Обеты любви без конца…
* Улыбка довольства и счастья
* У Дарьи не сходит с лица.

Героиня Некрасова как бы «уходит в сказку». Но почему Некрасов именно так закончил поэму, отбросив другой, благополучный финал? Здесь не может быть однозначного ответа. Подумаем вместе с учениками. Смерть кормильца в крестьянской семье была таким страшным событием, что только в порядке редчайшего исключения овдовевшей жене, осиротевшим детям могло что-нибудь помочь, А обычной и всем известной была одна судьба: голод, нищета, унижения, ранняя смерть. Как бы ни была богата поэма сказочными образами, это не сказка, а реалистическое произведение.

Некоторые критики--современники Некрасова упрекали его в жестокости, в равнодушии к судьбе вдовы. Мы понимаем, как это несправедливо. Мы ведь чувствуем, что у поэта поистине сердце разрывается от горя. Некрасов воспел красоту своей героини, ее духовное богатство, он и в смерти показал ее прекрасной, но жизненная правда не позволила поэту изображать благополучие там, где надо было пробудить сочувствие, тревогу, гнев.

В главе XXXV изображение сна Дарьи переходит в раздумья поэта о самом себе. Песня, которую слышит умирающая крестьянка, «утоляет» и сердце поэта, измученное тяжкими впечатлениями жизни. Зимний лес с его тишиной влечет к себе поэта:

* Нигде так глубоко и вольно
* Не дышит усталая грудь,
* И ежели жить нам довольно,
* Нам слаще нигде не уснуть!

Глава IV - это рассказ поэта не о какой-то определенной женщине, а о «типе величавой славянки», о тех ее чертах, которые встречаются у многих и которые особенно дороги поэту. Однако в пределах этого общего настроения надо найти многочисленные оттенки: гордости, восхищения, радости, уважения и т. д.

В главе XXXIII идет рассказ о судьбе Дарьи. Поэт передает ее сон. Здесь возникает противоречивое сочетание двух настроений. Чтец (как и поэт) не может забыть, что это предсмертный сон замерзающей крестьянки. А в самом сие передаются наиболее светлые стороны крестьянской жизни, мечты о счастливом, радостном труде. В рассказе соединяются печаль и радость. Но это сочетание неравномерно на всем протяжении отрывка. Скорбные и сочувственные ноты звучат вначале («В сверкающий иней одета…»), потом они гаснут в рассказе о Дарье, ее свекрови, муже, детях. Здесь передаются разговоры, забавные эпизоды. Чтец словно бы отодвигает па некоторое время печальные мысли. Но они снова возникают в конце главы XXXIV, где говорится о песне, которую слышит Дарья. Эта печаль не угрюмая, не безнадежная, но светлая, согретая мечтой о народном счастье.

Другие сочинения по этому произведению

Романтические мотивы в поэме Некрасова «Мороз, красный нос»

Криницын А.Б.

Данной статьей мы продолжаем тему, которая разрабатывалась Анной Ивановной Журавлевой в ее ценном исследовании «Некрасов и Лермонтов»[i]. О связях поэзии Некрасова с русским романтизмом существует целый ряд работ, затрагивающих в том числе и интересующий нас аспект – влияние русской романтической поэмы на лироэпическую поэзию Некрасова. Романтическую традицию в «Несчастных» Некрасова отмечал К. Чуковский; есть отдельные замечания о романтических мотивах в «Княгине Трубецкой» у А. И. Битюговой. А. Л. Жовтис возводил генезис некрасовского произведения к романтической поэме декабристского типа. Важны наблюдения В.В. Гиппиуса о мотивах «Мцыри» Лермонтова в поэме Некрасова «На Волге»[v]. Ю. Лебедев в своей монографии о поэмах Некрасова подробно останавливается на параллелях поэмы «Несчастные» с «Мцыри», видя в Кроте образ романтического страдальца. Следующим шагом в разработке данной проблематики стала монография А.Н. Березневой, в которой творчество Лермонтова, Некрасова и Блока рассматривается как три этапа (sic!) становления русской романтической поэмы. По мнению исследовательницы, именно лермонтовские инновации в жанре романтической поэмы легли в основу следующего этапа ее развития у Некрасова и его современников: «…жанровые особенности лермонтовской романтической поэмы определялись изменением идейной содержательности образа героя, снятием исключительности, большей психологической разработанностью характера. Существенно появление своеобразного историзма. В доведенной до совершенства монологической структуре открылись возможности символического подтекста. Вовлечение в глубь лирической конструкции описательного материала и природы обусловило активное, деятельное начало этих жанровых компонентов. Все эти черты (в разной степени у разных поэтов) стали важной вехой на пути дальнейшего движения романтической поэмы». В свою очередь, «обращение Некрасова к романтической поэме было важным моментом для самого жанра. Развивая прежние традиции, Некрасов внес в него такие элементы, которые позволяют говорить о некрасовском этапе в истории жанра». А.Н. Березнева находит и подробно разбирает лермонтовские мотивы не только в поэме «Несчастные», но и в поэме «Русские женщины».

Влияние поэзии Лермонтова на Некрасова затрагивается и в ряде других работ[x].

Итак, чертами романтизма в структуре некрасовской поэмы исследователи считают формы монолога и исповеди, героический и трагический пафос повествования, символический подтекст сюжета, взаимоотраженность мира природы и человека.

В данной статье мы хотим проаналировать романтические черты еще одной поэмы Некрасова, «Мороз, красный нос» (далее «МКН»). Появление сказочного персонажа Мороза в ее второй части, в сочетании с литературной оранжировкой народных песен, неизменно рассматривалось исследователями как обращение поэта к русскому фольклору, для раскрытия изнутри народного миросозерцания. В то же время сложная система символических мотивов поэмы «Мороз, красный нос», присутствие в ней фантастического элемента позволяют прямо соотнести ее с романтической традицией, где сопричастность природы событиям жизни героя была важнейшей концептуальной составляющей.

Сюжетный мотив смерти от таинственных сил природы, персонифицированных в мифологическом образе, перешел из народных преданий и мифов в романтические жанры баллады, поэмы и литературной сказки. Демонизация природы встречается в таких важных для русской поэзии XIX в. текстах, как «Лесной царь» и «Рыбак» Гете, «Ундина» Де ла Мотт Фуке – в переводах Жуковского. Природные силы могут приобретать различные степени персонификации – от пантеистического «хора» природы как синтетического целого (какой предстоит природа в поэме «Мцыри», голос самой природы также слышится в песне рыбки из сна Мцыри) до выделенного из нее антропоморфного образа (Лесного царя, Ундины, Струя), принимающего полноправное и активное участие в сюжете и, в первую очередь, – в любовной интриге, как возлюбленный/возлюбленная героя, Такая любовь неизменно оборачивается смертью человека, что символизирует трагичность взаимоотношений романтического героя с природой, и в целом обреченность его положения в мироздании.

Некрасов, таким образом, в точности воспроизводит в «МКН» традиционную романтическую коллизию – любовь и гибель от природного божества.

Разумеется, образ природы у Некрасова нагружается и социальной проблематикой, причем специфически русской: суровая зима усиливает и без того почти невыносимые тяготы крестьянской жизни и становится прямой причиной гибели Прокла и его жены («Зима доконала его»). Однако это совсем не означает разрыва с романтическими традициями. Вспомним, что впервые зимний пейзаж для живописания русского национального колорита был разработан в ультраромантической «Светлане» Жуковского, с которой «МКН» совпадает целым рядом мотивов: так, если Светлана видит во сне «хижину под снегом», где в гробу лежит «милый друг ее – мертвец», то в начале «МКН» «как саваном, снегом одета, избушка в деревне стоит» (79), в которой лежит умерший муж Дарьи.

Если в первой части «МКН» природа предстает мрачной и смертоносной (убивающей богатыря Прокла), то во второй части она романтизируется и изображается прекрасной и в таинственном зимнем покое, и в богатстве позднего лета.

Зимний пейзаж у Некрасова наделяется не менее богатыми символико-мифологическими коннотациями, нежели традиционно романтические морской или кавказский. Как и Море, Зима представлена всепобеждающей стихией, волшебно прекрасной и губительной одновременно. В контексте крестьянской жизни (в сознании Дарьи) Лето ассоциируется с жизнью (плодородие полей и зачатое дитя у Дарьи) и трудом (который и есть сама жизнь для крестьян), а Зима – со смертью («Как саваном, снегом одета» 79; «На небо глянешь - какие-то гробы...» 99; «В лесу тишина гробовая…» 102). С летними сценами уборки урожая у Дарьи связываются воспоминания о муже, с зимним лесом – страх нечистой силы и видение фантастического возлюбленного – Мороза, насильно забирающего ее из мира живых в свое царство, подобно Лесному царю из одноименной баллады. Морозу у Некрасова приданы, помимо прочих, макабрические черты Смерти: «Люблю я в глубоких могилах Покойников в иней рядить, И кровь вымораживать в жилах…» (104).

Крестьяне причастны природной жизни главным образом через свой труд на земле. В природе имеются градации близости – враждебности крестьянам: так, соединительным звеном между человеческим и природным миром предстает Савраска, кормилец трудовой семьи. Поля пшеницы и ржи несут жизнь и процветание (Стала рожь-матушка в колос метаться, Бог нам послал урожай!» 95) и, подобно Савраске, очеловечиваются (во сне Дарье «из снопов улыбались Румяные лица детей...» 107), но они же ассоциируются с мукой непосильного, извечного труда (образ «несметной рати» колосьев, с которой во сне бьется Дарья). Падающие на землю зерна осмысляются как символ жизни и плодородия, но с зернами сравниваются и слезы, катящиеся из глаз вдовы Прокла («Слеза за слезой упадает На быстрые руки твои. Так колос беззвучно роняет Созревшие зерна свои...» 82). Наконец, зимний лес – образ отчужденной от человека природы, влекущей своей красотой и холодным бесстрастьем исстрадавшееся сознание к смертному забвению («Нет глубже, нет слаще покоя, какой посылает нам лес» 108). В лесу слезы героини превращаются в жемчужины и льдинки. Так составляется круг символических образов (зерна – слезы – льдинки), означающих неразрывное сцепление жизни и смерти в природе, и в этот круговорот вовлечен – через слезы, то есть страдания, – человек.

Мотив смерти – один из главных и структурообразующих в поэзии Некрасова, охватывающий все остальные темы. Некрасов использует его богатую аранжировку в романтизме для получения самых неожиданных художественных эффектов в рамках своей собственной реалистической поэтики. Он мог заимствовать как устрашающие образы балладных мертвецов (в «Железной дороге» он изображает крестьян как призраков-мстителей, которые являются в полночь пассажирам, едущим по их костям), – так и лирический мотив благостной смерти, исцеляющей страдания забвением. Подобный образ был представлен, к примеру, в «Смерти» Баратынского («О дочь верховного Эфира! О светозарная краса! В руке твоей олива мира, А не губящая коса»), или «Элизиуме» Маттисона в переводе Жуковского, «где податель мира, Добрый гений смерти спит». Именно данный мотив оказался концептуально востребованным в поэме «Мороз, красный нос».

Сам фантастический сюжет «МКН» составлен из контаминации мотивов двух народных сказок: из «Морозко» взят мотив замороженной в лесу девицы, к которой с дерева все ближе подбирается Мороз, троекратно спрашивая: «тепло ли тебе, девица?», а из сказки про двух Морозов взят мотив рубки дров и социальная направленность (рубящего дрова крестьянина оказывается заморозить невозможно, в отличие от барина, едущего в богатой шубе). Однако итоговый смысл сказок принципиально изменен Некрасовым: в обеих сказках положительные герои выживают: в «Морозко» Мороз убивает ленивую дочь мачехи, а падчерицу богато оделяет приданым, в сказке «Два мороза» работящий крестьянин берет над Морозом верх и даже жестоко поколачивает его. У Некрасова Мороз убивает работящую и ласковую Дарью. Заимствуя мотивы и персонажей из русских народных сказок, Некрасов придает сюжету логику и смысловые коннотации европейского романтизма.

Смерть героини осмысляется как уход в природу, растворение в ней. Это – излюбленный лермонтовский мотив, воплощенный наиболее отчетливо в поэме «Мцыри» и в поздней лирике. Метафорически умирание изображается как погружение в сон, в котором герой слышит чудесную песню, обещающую вечные любовь и счастье (такова песня рыбки во сне Мцыри, картина сна-смерти в стихотворении «Выхожу один я на дорогу…»). Некрасов в целостности воспроизводит мотивно-семантическую структуру Лермонтова при концепировании смерти Дарьи:

Душой улетая за песней,

Она отдалась ей вполне...

Нет в мире той песни прелестней,

Которую слышим во сне!

О чем она - бог ее знает!

Я слов уловить не умел,

Но сердце она утоляет,

В ней дольнего счастья предел.

В ней кроткая ласка участья,

Нет глубже, нет слаще покоя,

Какой посылает нам лес,

Недвижно бестрепетно стоя

Под холодом зимних небес.

Нигде так глубоко и вольно

Не дышит усталая грудь,

И ежели жить нам довольно,

Нам слаще нигде не уснуть! (107-108)

Ср. у Лермонтова: «Я хочу свободы и покоя <...> Чтоб дыша, вздымалась тихо грудь»

Очевидной сюжетной параллелью ко второй части «МКН» оказывается также «Демон» Лермонтова: в обоих поэмах демоническое существо влюбляется в героиню, убивает своего земного соперника (у Лермонтова – жениха накануне свадьбы, у Некрасова – мужа героини), а затем губит и саму героиню при первом же любовном свидании – в тот момент, когда она готова ответить ему взаимностью, причем смертельным в обоих случаях оказывается поцелуй. Вспомним, что мужа Дарьи «зима доконала» – то есть Мороз, что позволяет уподобить эту смерть убийству Демоном жениха Тамары. Затем и Дарья умирает от поцелуев «седого чародея», шепчущего ей «сладкие речи о свадьбе».

С погибшими соперниками связывается мотив креста, поставленного в их память у дороги:

<...> Зато усердною рукою

Здесь у дороги, над скалою

На память водрузится крест;

И плющ, разросшийся весною,

Его, ласкаясь, обовьет

Своею сеткой изумрудной…

У церкви, где ветер шатает

Побитые бурей кресты,

Местечко старик выбирает;

Чтоб крест было видно с дороги,

Чтоб солнце играло кругомЯвственно сближены клятва Демона и обещания Мороза героине: оба зовут ее прочь от людей в свое царство, где обещают сделать царицей:

Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвездные края;

И будешь ты царицей мира,

Подруга первая моя;

Чертоги пышные построю

Из бирюзы и янтаря;

Я опущусь на дно морское,

Я полечу за облака,

Я дам тебе все, все земное -

Люби меня!..

Пойду на моря-окияны –

Построю дворцы изо льда.

Богат я, казны не считаю,

А всё не скудеет добро;

Я царство мое убираю

В алмазы, жемчуг, серебро.

Войди в мое царство со мною

И будь ты царицею в нем!.. (104)

A. И. Груздев A. И. ранее проводил подобное сравнение только для того, чтобы тут же однозначно его отвергнуть («Призывы и обещания Мороза не могут сравниться с призывами и обещаниями, например, лермонтовского Демона. <...> Мороз напоминает не Демона - воплощение высших сил, а скорее - мелкого беса»). Между тем данная аналогия сопровождается параллелизмом целого ряда других мотивов двух поэм, что свидетельствует об сознательности их сопоставления. В частности, Демона, как и Мороза, характеризует экзистенциальный холод: «Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня» . При появлении его перед Тамарой в финале «веяло могильным хладом От неподвижного лица» .

Оба духа любят завлекать людей в западню:

И скрылся я в ущельях гор;

И стал бродить, как метеор,

Во мраке полночи глубокой...

И мчался путник одинокой,

Обманут близким огоньком,

И в бездну падая с конем,

Напрасно звал я и след кровавый

За ним вился по крутизне...

Но злобы мрачные забавы

Недолго нравилися мне!

Спит - молодая, спокойная,

Знает, что будет в раю.

Поцеловала и я, недостойная,

Белую ручку твою!

В личико долго глядела я:

Всех ты моложе, нарядней, милей,

Ты меж сестер словно горлинка белая

Промежду сизых, простых голубей.

В ручках чернеются четки,

Писаный венчик на лбу.

Черный покров на гробу -

Этак-то ангелы кротки! (101)

Изображение похорон монахини в «МКН» – несомненно, предвестие смерти самой Дарьи. У Лермонтова уход Тамары в монастырь также сравнивается со смертью: «Пусть примет сумрачная келья, как гроб, заранее меня». Предчувствие Дарьи о рае, ожидающем усопшую, в рамках проводимого нами сопоставления прочитывается как проекция финала «Демона» – загробного спасения Тамары. Таким образом, вводя сюжет монастыря с умершей монахиней, Некрасов дополнительно расширяет мотивный параллелизм двух поэм, косвенно сближая образы Тамары и Дарьи.

Обе героини находят свое последнее упокоение среди льда и холода: Тамара – среди вечных снегов на Казбеке, среди вьюг и метелей, Дарья – в вечном покое зачарованного, заснеженного леса.

На вышине гранитных скал,

Где только вьюги слышно пенье,

Куда лишь коршун залетал.

И скоро меж снегов Казбека

Поднялся одинокий храм,

Но церковь на крутой вершине,

Где взяты кости их землей,

Хранима властию святой,

Видна меж туч еще поныне.

И у ворот ее стоят

На страже черные граниты,

Плащами снежными покрыты;

И на груди их вместо лат

Льды вековечные горят.

Обвалов сонные громады

С уступов, будто водопады,

Морозом схваченные вдруг,

Висят, нахмурившись, вокруг.

И там метель дозором ходит,

Сдувая пыль со стен седых…

Какой бы ценой ни досталось

Забвенье крестьянке моей,

Что нужды? Она улыбалась.

Жалеть мы не будем о ней.

Нет глубже, нет слаще покоя,

Какой посылает нам лес,

Недвижно бестрепетно стоя

Под холодом зимних небес.

Ни звука! Душа умирает

Для скорби, для страсти. Стоишь

И чувствуешь, как покоряет

Ее эта мертвая тишь.

А Дарья стояла и стыла

В своем заколдованном сне… (108

Холодное бесстрастие природы в обоих случаях дарует счастье избавления от страданий. Улыбка очарованной сном Дарьи соответствует «странной улыбке» почившей Тамары. Наконец, схваченные морозом воды и дозор метелей буквально повторятся в хрестоматийном описании сказочного божества Некрасовым («Мороз-воевода дозором Обходит владенья свои. Глядит - хорошо ли метели Лесные тропы занесли, <...> И крепко ли скованы льдины В великих и малых водах?» 103).

А.И. Журавлева отмечала, что в эпилоге поэмы «Демон», «где по всем законам жанра и нужно искать победителя (ведь поле битвы, в конце концов, всегда остается за ним), мы находим, в сущности, только само это «поле» – цветущий и грозный Кавказ. Тот самый дикий и чудесный «Божий мир», от великолепия которого с таким презрением отворачивался Демон». Подобная трактовка позволяет еще более сблизить смысл некрасовской и лермонтовской поэм: в финалах обеих торжествует Природа.

Самое важное различие в концептуальном решении фантастического сюжета двумя поэтами состоит в итоге отношений между героем и героиней. В финале обеих поэм волшебный герой претерпевает кардинальную трансформацию. Демон из «пришлеца» «неземной красы» в последней сцене превращается в дышащего «могильным хладом» «адского духа», от которого с ужасом отшатывается героиня. Мороз же оборачивается живым, земным человеком – родным мужем Дарьи («…и в Проклушку вдруг обратился И стал он ее целовать» 105), и последняя «отдается вполне» (108) таинственному сну.

На метафорическом уровне трансформация подчеркнута тем, что серебряная цветовая гамма зимы и Мороза сменяется теплой золотой – цветом позднего лета, «золотых снопов» (106), русых волос детей и Прокла. И «золотым» называет Мороза первая сама Дарья (««Тепло ли?...» – «Тепло, золотой!»» 105). Данный эпитет символически объединяет «серебряную» зиму и «золотое» лето сна Дарьи – наряду с сияющим солнцем, в лучах которого картины обоих времен года предстают ослепительно прекрасными. В философском плане поэмы это означает взаимообратимость жизни и смерти в природе, что отменяет безусловность смерти «соединившейся» с природным миром Дарьи. Здесь и заключена его «неведомая тайна», выговоренная в самых последних строках поэмы:

Ни звука! И видишь ты синий

Свод неба, да солнце, да лес,

В серебряно-матовый иней

Наряженный, полный чудес,

Влекущий неведомой тайной,

Глубоко-бесстрастный… (108)

Мотив холодного бесстрастия природы, исцеляющего все страдания, постоянно встречается в поэзии Лермонтова (ср. «Тучи»), в частности Демон утешает Тамару, приводя в пример вечно спокойные облака («В час томительный несчастья ты о них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они!» ). Однако Некрасов, говоря о «чуде», явно ведет свою героиню к чему-то большему, нежели спокойствие небытия, на что указывает и неожиданным обнадеживающим замечанием: «Жалеть мы не будем о ней». В этом духовном движении он опирается опять-таки на лермонтовский концепт вечной жизни-сна в природе – чтобы в тихо дышащей груди «дремали жизни силы». Ради проведения этой мистической идеи-мечты, то есть ради катартического просветления финала, и была изначально привнесена в поэму романтическая субсистема. При этом сюжетную схему задает «Демон», а идейную – «Мцыри» (смерть как уход в природу). Но в «Мцыри» нет любовной линии и развернутого женского образа. Поэтому Некрасову пришлось сконтаминировать мотивы нескольких поэм, добиваясь их соответствия собственному идейно-сюжетному замыслу.

Всего в «МКН» изображены три смерти, всякий раз с новым культурно-художественным осмыслением: обрядово-фольклорным (Прокл), христианским (молодая монахиня) и романтическим (Дарья).

Обрядово-фольклорное осмысление оказывается непоправимо трагическим, как разрушение семейного уклада и выпадение оставшихся в живых из трудового цикла. Это – катастрофа, выражением которой служит «глухой, сокрушительный вой», обрывающийся «невольным и страшным покоем». Христианское – прямо не отрицается (монахиня «знает, что будет в раю» 101), но не дает утешения Дарье: за чудотворную икону тщетно были заплачены все добытые кровью и потом накопления («Знаю, Владычица! знаю: у многих Ты осушила слезу… Только Ты милости к нам не явила!» 102). Может быть, нивелирование христианских идеалов связано с преимущественной опорой в «МКН» на Лермонтова с его известным богоборчеством.

Природа же в романтическом осмыслении дарует героине утешение и жизнь, которых не могло ей дать христианство: она возвращает Дарье любимого мужа в своей загадочной, непостижимой перспективе бытия. Так ли далеко ушел в данном случае Некрасов от философского символизма своих современников, Тютчева и Тургенева?..

При этом Некрасову было важно не отступить от реалистических принципов при построении поэмы в целом: прямая романтизация крестьянских образов грозила полным художественным коллапсом. Выход был в том, что фольклорные мотивы свободно интегрировались как в реалистическую (детализируя бытописание), так и в романтическую художественную систему (соответствуя романтической категории народности, от которой они вели свое происхождение в литературе). Итак, по замыслу автора, после подчеркнуто реалистической первой части в конце второй, фольклорной, исподволь намечаются и задаются романтические мотивы. Вначале, в общей массе фольклорных жанров, они «мимикрируют» под них, совпадая с ними системой образов и сюжетной схемой (так, в сказочном Морозе легко узнается Лесной царь, и гораздо труднее – Демон). Но в финале романтичекие мотивы становятся настолько ощутимы, что изнутри переосмысляют фольклорные и начинают над ними доминировать, формируя окончательно философскую концепцию поэмы.

Список литературы

[i]Журавлева А.И. Некрасов и Лермонтов // Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики. М., 2002.

Чуковский К.И. Некрасов. Статьи и материалы. Л., «Кубуч», 1926, с. 268 и далее.

Битюгова А. И. «Княгиня Трубецкая». Анализ идейно-художественной проблематики, «Некрасовский сборник», т. 2. М. - Л., І956; с. 269.

Жовтис А.Л. К вопросу о традициях революционного романтизма в творчестве Некрасова. «Вестник АН Казахской ССР», 1952, № 12.

[v]Гиппиус В.В.Некрасов в истории русской поэзии XIX века // От Пушкина до Блока. М.-Л., 1966.

Лебедев Ю.В. Н.А. Некрасов и русская поэма 1840-1850 годов. Ярославль, 1971.

Березнева А.Н. Русская романтическая поэма: Лермонтов Некрасов, Блок. К проблеме эволюции жанра. Саратов, 1976.

Березнева А.Н. Русская романтическая поэма… С. 25.

Там же. С. 29.

[x]См. также Груздев А. И. Поэмы Некрасова 1860-1870-х годов. Автореферат дис. на соискание учен. степени д-ра филологич. наук, Л., 1971; Он же: Об эволюции жанра поэмы в творчестве Некрасова в 1850-е годы. - «Некрасовский сборник», т. IV, Л., 1967; Юрьев В.Л. Некрасов и романтизм. - В сб.: Проблемы идейно-эстетического анализа художественной литературы в вузовских курсах в свете решений XXIV съезда КПСС. М., 1972; Васильковский А. Т. О жанровых типах поэм Некрасова. - В сб.: Вопросы русской литературы Львов, 1971; Григорьян К. Н… Наследие Лермонтова в становлении поэтического миросозерцания Некрасова // Некрасовский сборник, V Л., 1973; Березнева А.Н. Преемственные связи русской поэзии (Ю.М.Лермонтов и Н.А.Некрасов) Саратов 1994.

Березнева А.Н. Русская романтическая поэма… С. 25, 29, 31.

Ср. Сапогов В. А. Анализ художественного произведения. (Поэма Н.А. Некрасова „Мороз, Красный нос»). Ярославль, 1980: «Опять Некрасов точно почувствовал возможность такой «замены» (Мороза на Прокла): в фольклоре (в свадебных причитаниях) «зима выступает наряду с зооморфными символами во «сне» невесты в качестве образа ее жениха». В сказке Мороз тоже выступает, как богач и жених <...> Мороз еще художник и чародей, он поет волшебную песню, которой увлекает Дарью в свое царство» (С. 37); «За песней Мороза Дарья переходит в иное царство и, таким образом, проходит весь положенный в сказке путь: дом - дорога - лес - иное царство. В ином царстве сказочный герой должен получить то, за чем он шел» (С. 38).

См. также Евнин Ф. И. О поэме «Мороз, Красный нос» // Некрасовский сборник. М.-Л., 1960, вып. III; Прийма Ф.Я. К характеристике фольклоризма Н.А.Некрасова // Русская литература. 1981. № 2; Торопова А. В. Фольклорные истоки символики Н.А. Некрасова в поэме «Мороз, красный нос» // Н. A. Некрасов и русская литература второи половины XIX-нач. XX века. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. № 57. Ярославль, 1980; Груздев A. И. «Мороз, красный нос»-эпическая поэма нового типа // О Некрасове. [Сборник. Вып. 4]. Ярославль, 1975.

Об отражении жанра баллады в «МКН» подробно пишет В.А. Сапогов (Сапогов В. А. Анализ художественного произведения. (Поэма Н.А. Некрасова „Мороз, Красный нос»). Ярославль, 1980. С. 44-48)

Полное собрание сочинений и писем в 15 тт. Л., «Наука». Т. 4. 1982. С.88. Далее текст поэмы везде цитируется по данному изданию, с указанием номера страницы. Выделения в цитатах Некрасова и Лермонтова везде мои – А.Б.

«Чу! Восклицанья послышались грозные! Топот и скрежет зубов; Тень набежала на стекла морозные… Что там? Толпа мертвецов!» Полн. собр. соч. и писем в 15 тт. Л., «Наука». Т. 2. 1981. С. 169. См. о балладных мотивах в «Железной дороге»: Скатов Н.Н. О поэтичности стихотворения Н.А. Некрасова «Железная дорога» // Русская классическая литература. Сб. статей под ред. Д.Л. Устюжанина. М., 1969. С. 272-274.

Поэмы М.Ю. Лермонтова цитируются Полному собр. соч. М.-Л. 1947. Т. 2. с указанием страницы в квадратных скобках.

Груздев A. И. «Мороз, красный нос»-эпическая поэма нового типа // О Некрасове. [Сборник. Вып. 4]. Ярославль, 1975. С. 56.

Журавлева А.И. Поэма «Демон» // Лермонтов в русской литературе… С. 172.

Это подкрепляет проведенную нами выше аналогию Мороза с упавшей с небес «золотой» звездой, и соответственно с Демоном.

Фольклорная и литературная основа образа Мороза

В основе образа Мороза, красного носа лежит мифологический образ божества, которое в славянской мифологии насылало снег и морозы. От того, насколько зима будет снежной, зависело плодородие.

Это зимнее божество в сказках называется Трескуном или Студенцом, чья функция – давать награду за правильное поведение. Морозко из сказки одаривает работящую старикову дочь и наказывает старухину ленивую: все получают по заслугам.

В пословицах часто одушевляется природная стихия мороза: от мороза краснеет нос, он щиплет за уши, «скачет по ельничкам, по березничкам». Мороз из загадок – строитель мостов.

Литературный образ Мороза разрабатывался Одоевским. Мороз из сказки «Мороз Иванович» напоминает Госпожу Метелицу из сказки братьев Гримм. К нему можно попасть через колодец, у него с волос иней сыплется (а у Госпожи Метелицы из перин летит снег на землю). Мороз Иванович тоже одаривает рукодельницу и воспитывает (а не убивает) ленивицу.

История создания образа в поэме

Поэма «Мороз, красный нос» состоит из двух частей. Первая часть поэмы называется «Смерть крестьянина», а вторая, как и вся поэма, - «Мороз, красный нос». Именно во второй части появляется герой, который вынесен в название поэмы.

Первоначальный вариант поэмы назывался «Смерть Прокла». В нём не было акцента на мифологическом Морозе, потому что меньшее значение играла Дарья , с которой связан сюжетно Мороз-воевода.

Образ Мороза появляется в ХХХ главе второй части. Прежде чем Мороз превращается в личность, он становится причиной смерти Прокла, застрявшего в сугробе и замёрзшего снежной зимой. Мороз покушается на детей Дарьи, остужая её избу. Именно мороз заставляет её идти в лес за дровами.

Дарья – воительница, она борется за жизнь своей семьи, Прокла и детей. Она не собирается сдаваться и, несомненно, победила бы в борьбе, если бы Мороз не явился к ней лично.

Сущность Мороза

Глава ХХХ начинается зимним пейзажем. Мороз в ней олицетворён. Он – грозный воевода, который осматривает свои владения. Некрасов использует самое древнее фольклорное сравнение – отрицательное: «Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи, Мороз-воевода дозором обходит владенья свои».

Приложение воевода – это метафора. Против кого же воюет Мороз? Против всего, что не захватила зима: голой земли, голых веток. Мороз-воевода воюет против самой жизни.

Мифологический Мороз обладает волшебными свойствами: он умеет шагать по деревьям, трещать по замёрзлой воде. Именно так он оказывается над головой Дарьи, остановившейся у высокой сосны.

В этот момент его образ становится антропоморфным, появляется портрет: у него косматая борода, он седой, держит в руках палицу (в конце поэмы – булаву).

Характер Мороза

В песне Мороза раскрывается его характер: он хвастается своими победами над водоёмами: морями-окиянами и реками. Живую, подвижную воду Мороз превращает в неживые дворцы и мосты, «каких не построит народ». Мороз глумится над мертвецами, замораживая им кровь и леденя мозг, смеётся над живыми и пугает их без разбора: и седоков, и коней, и воров, и пьяных, и баб. Мороз дурачит людей, белит им рожи и примораживает бороды. Так что характер у Мороза несимпатичный: хвастливый, насмешливый и задиристый.

Зато Мороз богат: «Богат я, казны не считаю». Мороз предлагает Дарье стать его царицей и обещает: «Приголублю, согрею, дворец отведу голубой». Здесь Мороз выступает в роли бога Аида, который похитил богиню плодородия Персефону, вынужденную одну треть года жить в царстве мёртвых. Дарья, олицетворение плодородия и достатка (мать двоих детей, носящая третьего) готова перейти в царство мёртвых.

Для того чтобы завладеть Дарьей, Мороз произносит сказочную формулу с тройным повтором: «Тепло ли тебе?» По закону сказки нужно трижды отвечать утвердительно, тогда божество наградит. А если станешь жаловаться – погибнешь. После третьего вопроса Мороз обращается в Прокла. Именно эта уловка «седого чародея» заставила Дарью сдаться: ей стало так любо, что она закрыла глаза и заулыбалась.

Дарья медленно засыпает смертным сном, который избавляет её от мучений: «Последние признаки муки у Дарьи исчезли с лица». Дарья постепенно становится частью побеждённой Морозом природы: «Пушисты и белы ресницы, морозные иглы в бровях... В сверкающий иней одета...»

Мороз побеждает Дарью, превращая её в мёртвую, как он побеждает всё живое. Но он щедро одаривает Дарью не только мнимыми богатствами (иней и снег), но и самым дорогим, чем можно одарить человека – покоем, заменившим скорби и страсти.

• «Мороз, Красный Нос», анализ поэмы Некрасова
• Образ Дарьи в поэме Некрасова «Мороз, Красный Нос»