Улья Нова

Трубки Сталина

Так долго ехала на маршрутке мимо бесконечных пятиэтажек, что почти задремала. Растолкали: «Девушка, вам выходить». Заблудилась во дворах, силясь расшифровать наспех зарисованный адрес на листке ежедневника. Бежала по витой лестнице на третий этаж. В глазах потемнело. Все поплыло. Пару минут стояла, уперев руки в колени, силясь отдышаться. Была облаяна пекинесом из соседней квартиры. Долго звонила в дверь, жала звонок настойчиво и бестактно, начав сомневаться, не перепутала ли подъезд. Наконец открыл. В прихожей полумрак, а он невысокий. Широкоплечий. Бородатый. Бурят. Седой, с затянутыми в хвост волосами.

– Ты опоздала на десять минут, – как отрезал. Его голос – тихий басистый колокол. С лету перешел на «ты», чтобы сразу сблизиться и сбить все препятствия.

– Снимай пальто. Проходи в комнату. И там – раздевайся, – командует повелительно, но мягко. Умеет.

Ариша снимает пальто. Медленно снимает ботинки, умышленно замешкавшись в прихожей, заваленной ботинками, босоножками, всякими мятыми сапогами, что разбросаны без разбору на тусклом паркете.

– Дальняя дверь! – кричит он откуда-то из глубины просторной квартиры.

Ариша проходит по коридору. Просторная квадратная комната. Новенькие обои в стиле турецких гостиниц три звезды. Посредине раскинулась во всю ширь необъятная супружеская кровать. Двуспальная, дубовая, основательная. «Умеют, уважают и спят на широкую ногу в этом доме», – с ухмылкой проносится у нее в голове. От волнения в виске начинает пульсировать крошечная жилка, которая всегда шалит в подобных случаях. Тем не менее любопытство сильнее. Ариша придирчиво осматривается. На кровати нет покрывала, трогательные семейные одеялки аккуратно сложены. Пододеяльники старые, в размытый какой-то цветочек, зато мягкие на ощупь.

Она садится на краешек, начинает медленно раздеваться.

– Белье можешь оставить на себе, – кричит он издали, возможно, с кухни. Оттуда же доносятся приглушенные смешки двух мужчин и женский приторный говорок. Рабочие? Гости?

– Хорошо, – зачарованно шепчет Ариша в ответ, – как скажете. Она снимает джинсы, скидывает кофточку. Бережно скатывает черные нейлоновые колготы. Белесой длинноногой птицей в синем кружевном лифчике замирает на краешке кровати, нерешительно раздумывая, прислушиваясь и ожидая.

– Приляг, – кричит он, – отдохни.

Тогда она послушно и медленно ложится на широченную кровать. Утопает головой в чужой прохладной подушке. Чтобы отвлечься, рассматривает в шкафу вдоль стены почти картинные ряды книг в суконных переплетах, некоторые нетронутые, нечитаные, присутствующие на полках для красоты, а некоторые, наоборот, растрепанные, разломанные, затертые, напоминающие Арише ее собственную жизнь к этому часу. Чтобы отвлечься от сравнений, она всматривается в сервант, до отказа набитый курительными трубками. Сейчас больше всего на свете ей хотелось бы подкрасться, отворить стеклянную дверцу и хорошенько рассмотреть эти трубки, одну за другой, сколько успеет. Их там штук двести, а то и больше. Они разного цвета, из разной древесины, по-разному изогнуты. Но Ариша сдерживается. Гадает, на какой стороне кровати он спит. Тем временем он целеустремленно объявляется в комнате. Приободренный, пропахший кофе и табаком. В руке у него какая-то погремушка, он легонько постукивает ею: стук-стук. Так и есть, на безымянном пальце правой руки у него обручальное кольцо. Тонкое, из желтого золота, без затей – как у всех раньше.

– А ты ничего, – между делом сообщает он сквозь зубы.

– Спасибо, – шепчет Ариша, чуть выпячивая губы, по опыту зная, что это всегда срабатывает.

– Только слишком белокожая, северная красавица, прямо альбинос, – назидательно рычит он, – тебе бы не помешало иногда в солярии объявляться.

– Хорошо, – шепчет она еще тише, приглаживая волосы, скручивая их жгутом на затылке, чтобы они тут же рассыпались по плечам, – зайду в солярий, раз вы советуете.

– И немедленно наплюй на все, – безразлично и размеренно басит он, – расслабься. А я тебе за это о коллекции трубок расскажу. Она у меня редчайшая в Москве и, наверное, во всем мире. Тут и трубки Сталина есть. – Уперев руки в бока, чуть выпятив живот, он с самодовольной гордостью оглядывает содержимое серванта. – Сталину в свое время присылали трубки отовсюду, со всех концов нашей необъятной, как говорится. Иногда дарили новые трубки. Иногда присылали трубки, украшенные слоновой костью, в форме кулака или головы Наполеона. А иной раз отец народов получал в подарок обкуренные трубки. Такие ценятся выше. Они уже продымлены каким-то человеком, знакомы с табаком, понимаешь. Поговаривают, что иногда трубки для Сталина обкуривали зэки. А еще моряки балтийского флота. Две обкуренные трубки Сталина лежат у меня здесь, спрятаны среди остальных. Только я их смогу найти при необходимости. А любой другой – не найдет и не отличит. Ну, трубка. Ну, не из лучшего вереска. Я их купил в середине 90-х. Сейчас каждая из них раз в двадцать подорожала, если не в пятьдесят, – хвастается он.

– А дадите покурить трубку Сталина? – стараясь выпрямить спину и казаться насмешливо-бойкой, спрашивает Ариша.

– А это мы посмотрим на твое поведение, – бормочет он без улыбки. Насупленно оглядывает ее с ног до головы. Ариша старается казаться спокойной. Тогда он подходит.

Вообще, он медлительный. Как будто все время исполняет плавные упражнения из ушу. И невозмутимый, словно Будда. Садится на краешек кровати. Долго и пристально смотрит Арише в глаза. Что при этом думает, что пытается уловить в ее взгляде, непонятно. Ариша тоже смотрит ему в глаза и ждет, что будет дальше. От напряжения мышца между плечом и шеей начинает щемить, словно там протяжно скулит туго натянутая струна. Такое с ней теперь происходит постоянно – при резком окрике, при неожиданном телефонном звонке. Она вся будто издергана за сотни шелковых ниточек, которые собрали ее нутро в складку, не давая свободно вдохнуть, отнимая легкость. Между тем два пальца его правой руки внезапно касаются ее кожи. Большой и указательный пальцы его правой руки прикасаются к ее коже посреди предплечья. И прижимаются крепко-накрепко, навечно.

– Не бойся, – командует он, – смотри в сервант, на трубки. А еще лучше – смотри мне в глаза. Я сероглазый, между прочим. Сейчас седой, а раньше был жгучий брюнет. Раньше бы ты на меня совсем по-другому смотрела, девочка.

– Слушаюсь и повинуюсь, – шепчет она, стараясь улыбнуться.

– Вот, это дело! Такой я тебя люблю – подмигивает он в ответ, – скорее наплюй на все, тогда станет хорошо.

Но Ариша не плюет, она даже забывает выпячивать губы, напрягается всем телом, чувствуя дребезжание настороженных мышц-струн в ногах, руках, спине. Она ждет. Волнуется. И злится, потому что очень не любит ожидание, повиновение и неизвестность.

Его левая рука. В ней зажата погремушка. Как она выглядит, из чего сделана, Арише не видно. Если показать это в замедленной киносъемке, то получится приблизительно следующее. Ловкость рук фокусника. Крышка погремушки резко скручивается. Погремушка стремительно движется вниз-вверх. Из нее в толстоватых коротких пальцах возникает серебристая тоненькая игла. Через секунду эта гибкая игла впивается Арише в кожу посреди предплечья. И продвигается глубже: в сведенную мышцу, в самый нерв, в самую точку напряжения и боли. Одним словом, прямехонько ей в душу. И Ариша кричит: на всю квартиру, на всю Москву, на весь мир.

– Плюй, – ворчливо приговаривает он, – а то будет в тысячу раз больнее. Плюй, милая девочка, и отдыхай.

Его левая рука с ловкостью фокусника вытряхивает из жестяной погремушки новые и новые иглы, одну за другой. И втыкает ей в душу. В самую ее мякоть. Через минуту во всех болевых точках ее судьбы, во всех спорных моментах Аришиного прошлого, во всех сведенных нервах тела торчат длинные тонкие иглы. И легонько покачиваются, стоит только чуть-чуть пошевелиться. А когда они покачиваются, становится в сто раз больнее. Ариша рыдает. А он улыбается. Посмеивается. Поглаживает ее по ноге: очень медленно и нежно – от колена до лодыжки. Так, что тело Ариши электризуется и все ее пушинки встают дыбом. И он бормочет: «А ты ничего». Командует: «Плюй на все». И обещает в конце курса дать покурить трубку Сталина, при условии, что они будут затягиваться по очереди, наедине, у него в машине.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Уборщицы, наводившие порядок в кабинете вождя, были проверены до седьмого колена. А, может, и до Адама с Евой, в которых, по причине членства в партии, не верили.

И высокий неулыбчивый капитан, стоявший каждый раз в дверях, и следивший за уборкой, тоже был проверен всеми органами государства.

Вот только подчинялся он непосредственно начальнику личной охраны Власику. И кому-то другому надавить на него, или приказать - да хоть попросить!- не было никакой возможности.

Конечно, капитана можно было просто арестовать. Таких случаев было сколько угодно - враги не дремали и отчаянно старались найти лазейку, чтобы подобраться как можно ближе к Самому. Но ведь на его место тут же заступал другой капитан, еще более бдительный, еще более проверенный - скамейка запасных капитанов была поистине бесконечной.

Рабочий кабинет вождя первого в мире социалистического государства состоял из трех комнат. В самой большой за огромным столом проходили заседания. В той, что поменьше, находилась библиотека, письменный стол с настольной лампой и телефоном. Со стены по-доброму щурился Владимир Ильич Ленин. В третью комнату, где товарищ Сталин отдыхал, не пускали даже уборщицу. Другой уровень допуска.

Когда Сталин работал, в приемной обыкновенно сидел его секретарь товарищ Поскребышев. Если совещание - приглашенные не толпились в ожидании начала, а тихо сидели на высоких стульях, расставленных вдоль стены, и старательно формулировали свои ответы на возможные вопросы. Сопровождавшие приглашенных помощники, советники и ординарцы не допускались даже сюда, так и толпились в коридоре, ожидая свое начальство.

А глубоко за полночь, когда Хозяин все-таки уезжал, в приемную бесшумно заходили офицеры охраны, пропускали в кабинет уборщицу и, не мигая, следили за каждым ее жестом. Особенно капитан. Потому что мебель подравнять по невидимой линии, поправить шторы, протереть полы - это доверяют не каждому. А трогать предметы, по какой-либо причине не убранные со стола, вообще никому не доверяют. Особенно капитан.

Заветной мечтой капитана было заполучить одну из трубок Сталина. Недостижимая, надо сказать, мечта. Вон они, лежат на столе - черная и коричневая. Вождь пользовался ими по очереди, следуя то ли капризам, то ли традициям. Разламывал папиросу "Герцеговина Флор", высыпал в жерло трубки ароматный табак и пользовался.

Капитан, не мигая, стоял у двери, наблюдал за уборщицей и жадно вдыхал еле уловимый запах истлевших медленным огнем табачных листьев. Собственно, папиросы можно было свободно купить в кремлевском буфете. И трубки в Москве продавались даже сейчас - на "блошином" рынке высохшие от недоедания постаревшие бывшие интеллигенты были готовы расстаться с настоящими раритетами времен проклятого царизма.

Капитан глядел на заветные трубки и трезво думал, что мечта так и останется мечтой. В самом деле, ведь не обратишься к Хозяину: "Товарищ Сталин, подарите трубку! Всю жизнь мечтаю!". Свои же скрутят.

И украсть нельзя, потому что коммунисты не воруют. Особенно у товарища Сталина. Тут не скрутят - тут сразу шлепнут. И все та же уборщица без возражений замоет кровяное пятно, так что любимый вождь ничего не заметит.

Уборщица вытерла пыль, которой не было здесь никогда, на большом столе и подошла к маленькому - с трубками. Капитан невольно напрягся. А вдруг она своей тряпкой сейчас возьмет, да и смахнет одну на пол! И капитан бросится через весь кабинет, грудью ляжет на паркет, и спасет… хоть разок в руках подержит…

В приемной раздались тихие шаркающие шаги. Капитан недовольно оглянулся и оторопел. Товарищ Сталин! А следом - маршалы, генералы, полковники…

Не нужно пока убирать,- негромко сказал Сталин, заходя в кабинет.- Сделайте перерыв, хорошо? Мы тут немного посовещаемся. Потом продолжите.

Капитан подхватил левой рукой ведро, правой уборщицу и аккуратно вышел из кабинета между встречными Жуковым и Шапошниковым. Уж извините, не до субординации, когда Сам приказал…

Словно из теней соткался и сел на свое привычное место Поскребышев. Уткнулся в бумаги, будто со вчерашнего дня никуда не уходил.

За дверями в коридоре еле слышно переговаривались адъютанты и ординарцы военачальников. Что-то стряслось - подумал капитан, таща за собой уборщицу, упорно пытавшуюся стереть с панелей невидимую пыль.

Он широко зашагал по коридору прочь в сторону подсобных помещений, чувствуя спиной презрительные взгляды таких же, как и он, капитанов.

А адъютанты и ординарцы снова зашептались. И сбился с шага капитан, услышав краем уха:

Вот и мой сказал, что Сам вчера опять с трубкой разговаривал…

Ну да. А потом приказал снять две дивизии с…

Уборщица рванулась в сторону, заметив какое-то пятнышко. Ведро звякнуло, конец фразы растворился в шуме.

Но и без того капитан понял - измена. Доложить, срочно!

Нет, сначала - выполнить поставленную задачу. Уборка кабинета, контроль за этой бывшей комсомолкой, наверняка докладывающей о нем и Берии, и Абакумову. Уйти сейчас - и уже к утру в самом лучшем случае окажешься на самой далекой комсомольской стройке, и не факт, что с внешней стороны колючей проволоки.

Кроме того, определить говоривших он не сумел. Значит, придется снова напрягать слух, чтобы наверняка выявить изменников, усомнившихся в душевном здоровье товарища Сталина. Осталось избавиться от уборщицы.

Капитан втолкнул женщину в подсобное помещение, где уже находилось несколько других уборщиц, ожидавших окончания этого внезапного полуночного заседания. Здесь же курили двое сослуживцев.

Веник забыла,- испуганно пробормотала "его" уборщица.

Будь здесь. Сам схожу,- ответил капитан и вышел обратно в коридор.

Это для непосвященных Кремль - парадные лестницы, широкие коридоры и просторные залы для заседаний. Капитан же открыл неприметную дверь и заскользил по сияющему паркету проходных комнат, растворяясь в сумраке дежурного освещения. Если что - проверял, закрыты ли в помещениях окна. Да, это логично и не вызовет лишних вопросов.

Чтобы поймать диверсанта, нужно уметь делать все, что умеет диверсант, только лучше. Капитан верил, что может поймать любого диверсанта. На практических занятиях инструкторы часто ставили его в пример.

Едва заметной тенью он передвигался по анфиладе пустых залов так, что любой диверсант умер бы от зависти.

Нужная дверь не была закрыта на ключ. Он не стал ее открывать, просто припал ухом к замочной скважине и прислушался.

Адъютанты и ординарцы продолжали тихо переговариваться. То один голос выделялся из общего гула, то другой. Говорили о положении на западной границе, о том, что какой-то Козлов слишком много на себя берет, о вчерашнем ужине в Метрополе, о Севастополе и Ленинграде. И ничего о Хозяине.

Пару раз выходил Поскребышев, называл фамилию одного из генералов. Тогда среди адъютантов возникала скоротекущая сумятица, из портфелей доставались нужные бумаги, передавались и возвращались, если нужда в них проходила.

Капитан с разочарованием понял, что погорячился. Ну, услышит он голос, и что? Все равно в лицо не узнает.

Время то летело, то застывало на месте. Заседание закончилось. Сначала по толстым коврам затопали полковники и генералы. Потом неспешно вышли маршалы. А потом…

Когда он берет в руки эту трубку, я дышать перестаю,- неожиданно сказал кто-то прямо за дверью.

А ты заметил, насколько точны его сведения? Разведуправление не всегда такие добывает. Я специально проверял - все сходится.

Ну, иногда действительно прогноз сбывается с поразительной точностью, согласен. День в день, минута в минуту.

А как с картами работает? Погрешность координат зависит лишь от толщины карандашного грифеля.

Хорошо, что она появилась. Хоть прислушиваться стал к нашим словам. Мы ведь с тобой во время финской кампании в два голоса пытались доказать, что лобовые атаки дела не решат. Только людей поморозим. А он доверился Тимошенко, дескать, лихой кавалерийский наскок решит конфликт в два счета. Помнишь - "Разве финны умеют воевать?" Если бы у него уже тогда была эта трубка…

Да, трубка за одну минуту убедила. Ты сейчас куда?

На аэродром. Лечу в Ленинград, к Жданову. Так что ты остаешься здесь один.

Разведка уже добрый десяток раз сообщила…

Знаю. Ох, совсем этот десяток не добрый. А он что? Я, говорит, не шарлатан, в будущее заглядывать не собираюсь. В пакт верит. Как бы уговорить его хоть на сутки вперед получать информацию?

Вся надежда на трубку…

Капитан медленно распрямил занемевшую от неудобной позы спину. Он узнал собеседников. Маршал Жуков и маршал Шапошников. Этих в измене подозревать глупо. Значит, товарищ Сталин действительно разговаривает с трубкой. Интересно, с какой из двух? Черной? Коричневой? Курит ли он ее во время разговора?

Спокойно,- сказал сам себе капитан.- Спокойно. Вот зачем тебе это знать? Может быть, это страшная государственная тайна? Раз никто не знает. Только верховное главнокомандование. И еще я теперь. Вот дурак! Забыть, выкинуть из памяти! Тебе что доверили? Порядок в кабинете поддерживать. Веник! Я же за веником шел, вообще-то…

Он осторожно открыл дверь, выглянул. В коридоре никого не было. Дверь в приемную Хозяина была приоткрыта.

Капитан перевел дыхание и решительно вошел в приемную. Сидевший на своем обычном месте Поскребышев поднял на него ничего не выразивший взгляд. Два офицера из личной охраны вождя тоже посмотрели в его сторону, но даже не попытались подняться с диванчика. Хотя, чему, собственно, удивляться? Из одного подразделения, как-никак, сколько пота вместе пролито на занятиях… свои.

Веник,- глухо сказал капитан, сам поразившись, насколько глупо это прозвучало. И вошел в кабинет.

В воздухе висела сизая завеса, пахнущая "Герцеговиной". Нарушая симметрию, вокруг длинного стола стояли отодвинутые стулья. На отдельном столике в углу находилась полная свежего пепла малахитовая пепельница. Рядом лежали две трубки, черная и коричневая. И еще какая-то прямоугольная штуковина, не похожая абсолютно ни на что - необычного алого цвета, странной формы, с огромным количеством маленьких белых кнопок на внутренней стороне. Размером с портсигар. Половину стороны занимало стекло с нарисованными на нем часами. И надписью на иностранном языке.

Капитан практически в совершенстве знал немецкий, так что латинские буквы его нисколько не смутили. Вот только слово переводиться отказалось наотрез.

А еще через секунду он ахнул от изумления: на нарисованных часах двигалась нарисованная секундная стрелка! И время было в точности такое же, что показывали большие настенные часы.

Капитан растерянно заморгал, оглянулся в непритворном испуге. Нет, конечно, он слышал о многочисленных секретных лабораториях, в которых ученые трудились над техническими новинками. Но увидеть воочию результат этого труда…

Инстинкт самосохранения приказывал немедленно покинуть кабинет. Да что там - приказывал. Умолял, падал на колени, истово голосил! Но любопытство оказалось сильнее.

Капитан медленно приблизился к столу и склонился над неизвестным прибором. Впервые заветные вожделенные курительные трубки не вызывали ни малейшего интереса, хотя вот они - протяни руку и коснись любой.

Он даже встал на колени. Прибор оказался на одном уровне с глазами. Толщиной в четверть спичечного коробка. Два отверстия - круглое и продолговатое. Никаких ассоциаций. А вот белые кнопки с цифрами и буквами смутно показались знакомыми. Он пригляделся - точно! Полные алфавиты, русский и латинский, только почему-то по несколько букв на кнопку. И числовой ряд от одного до нуля. И еще - несколько отдельных кнопок, а на одной символ, понятный любому современному человеку: телефонная трубка зеленого цвета.

Догадка пришла, как озарение: так вот с какой трубкой разговаривает Хозяин! Только где у нее провод? Как она работает? К чему подключена? И с кем по ней разговаривает товарищ Сталин?

Любопытство шагнуло за край самосохранения, и капитан протянул руку. Секретная трубка легко уместилась в мокрой от пота ладони.

Верх-низ определился по часам. Цифра "двенадцать" была там, где положено, сверху. Черные нарисованные, казалось бы, стрелки действительно передвигались. Капитан заметил перемещение не только секундной, но и минутной. Да уж, умеют наши ученые… или не наши?

Когда прибор в руке зажужжал и начал вибрировать, он с испуга отбросил его в сторону. Трубка с грохотом упала на крышку стола, проехалась по ней и соскользнула на пол.

Капитан почувствовал, что сердце под гимнастеркой сейчас разорвет грудную клетку и выскочит наружу.

А еще он услышал, как в дальней комнате скрипнул диванчик.

Он затравленно огляделся. Веник уборщицы! Возле двери - он же пришел за ним!

Схватив уборочный инвентарь, капитан едва выровнял дыхание, открыл дверь и едва не строевым шагом прошел через приемную. Товарищ Поскребышев проводил его взглядом и снова углубился в бумаги.

Ничего не видел,- повторял он про себя.- Взял веник и вышел. Почему не сразу? Искал веник. Нашел - и сразу вышел. Сразу вышел. Вот так…

Товарищ Сталин долго раздумывал, но все-таки решил ехать на дачу в Кунцево. Уж больно день выдался хлопотливый. Можно даже сказать - бесконечный. У всех граждан Советского Союза - выходной. И только у него, отвечающего за всех этих граждан, выходных дней не бывает в принципе. Некогда отдыхать, товарищи. Международная обстановка вон какая тревожная. И военные в один голос твердят - нехорошо у нас на западной границе. А что скажет трубка?

Иосиф Виссарионович поднялся с диванчика и вышел в большую комнату. Странно, на столе трубки не было. Может, он ее взял с собой в комнату отдыха? И там ее нет. Очень странно…

Необычная телефонная трубка появилась около года назад. Странную коробочку с ней и зарядным устройством обнаружил на закрытом сухумском пляже один из охранников. Сначала думали, что это такой изощренный способ нанести вред товарищу Сталину. Даже хотели уничтожить. Потом, после всестороннего изучения в секретной лаборатории НКВД, все-таки показали тому, чья фамилия печатными буквами была написана на вложенной в коробку инструкции: "Товарищ Сталин, с помощью данного аппарата вы сможете получать самые точные и правдивые сведения о событиях, которые ожидают страну в будущем. С нетерпением ждем вашего звонка. Пионеры из будущего".

Товарищ Сталин не слишком верил в возможность предсказания будущего. Но из любопытства позвонил.

Результат превысил все ожидания. Детский голос, путавшийся в падежах и воинских званиях, предельно точно рассказывал об урожае яровых, о присоединении Прибалтики и о многих других событиях, которыми был богат тысяча девятьсот сороковой год. И многие события еще не произошли. Например, обещанная война с Германией…

Сталин сделал шаг, другой. Под подошвой правой туфли что-то громко хрустнуло.

Вождь убрал ногу, посмотрел, чертыхнулся. Вот незадача…

Он поднял аппарат, взглянул на экран. Часы превратились в бесформенную черную кляксу. Непонятно, совсем испортилась трубка, или звонить еще можно? Ладно, решил Сталин, завтра попробую.

Он положил искалеченную трубку на стол и пошел к выходу.

Черное пятно почти полностью закрыло экран телефона. Только в самом низу остались цифры, дублировавшие время. Они продолжали отсчитывать: два часа, семнадцать минут, сорок секунд, двадцать второе июня, тысяча девятьсот сорок первого года.

Иосиф Виссарионович Сталин (в девичестве Джугашвили) - человек, чей образ неразрывно связан с курительной трубкой. В зубах или в руке трубка есть почти на всех его фотографиях и портретах.

Среди моих предков были как те, чьи судьбы и жизни этот человек загубил, так и те, кто губил чужие судьбы и жизни его именем. Но как бы мне не был несимпатичен этот персонаж, раз уж я взялся писать серию постов о знаменитых ценителях курительной трубки, начать, разумеется, надо со Сталина.

Привычку курить трубку Сталин приобрел, вероятно, еще в юности, когда рос в бедной семье грузинского сапожника. Наверное, этим обуслован такой необычный выбор способа потребления табака для человека, который мог позволить себе абсолютно все. Сейчас, когда нишу курева для бедных уверено заняли сигареты, трубки переместились в сегмент достаточно дорогих увлечений на равне с сигарами. В начале же XX века курение трубки было весьма экономно и доступно, их курили и солдаты, и пролетариат.

Известно, что у Сталина была огромная коллекция курительных трубок. Подарить вождю трубку стремился каждый дипломат или гость, лидеры иностранных государств. Это были и классические трубки английсих мануфактур, и этнические приспособления разных народов, и эсклюзивные резные изделия, выполненные на заказ по тому или иному поводу. Однако, судя по портретам вождя, вся экзотика шла на полочку.

Мне не удалось найти ни одной фотографии, где в зубах у Сталина была бы резная пенковая трубка , этническая экзотика, какой-нибудь кавалер или калабаш. Нет даже фотографий Сталина с прярыми трубками . Видимо, он курил исключительно бенты . Причем только 1/2 бенты, классические и строгие:

Все на вид легкие, с небольшой камерой. Такие трубки удобно держать в зубах, освободив руки для других дел. Из всех "трубок Сталина", какие удалось найти в интернете, на те, которые он реально курил, похожа больше всего вот эта:

Однако, и она имеет очень незначительные следы эксплуатации, почти новая. Либо он очень хорошо ухаживал за своими трубками, либо это делал кто-то за него, либо трубка прошла тщательную реставрацию перед помещением в музей (что вряд ли, потому что экспонат со следами эксплуатации Вождем гораздо ценнее). Либо эта трубка все же лежала на полочке вместе с другими подаренными, но не приглянувшимися.

Вот еще одна трубочка Иосифа Виссарионовича из музея "Бункер Сталина" в Москве:

Тоже, возможно, была в ротации. А может, на полочке. И еще парочка из музея в Гори:

Правда, обе не похожи на те, что у Сталина бывали в зубах. У первой по-датски запрокинутая вперед чаша, а вторая совершенно прямая. Остальные же трубки, какие удалось найти, очевидно, не курились. Просто любопытные эспонаты, лежавшие годами на полочке:

Следы эксплуатации имеет только трубка-кулак. Хотя и этот "нагар" в камере может быть всего-лишь штатным покрытием (карбонизацией). Пенковое яичко точно не курилось ни разу. Кукурузка - тоже (вот уж догадался кто-то подарить Сталину курурузку!)

Про табак

Про табак , который курил Сталин, к сожалению, ничего не известно. Известно о его привычке потрошить в трубку папиросы «Герцеговина Флор», но это были папиросы, изготовленные специально для него отдельной линией. Какой там был табак, теперь уже не выяснить. Возможно, качественная американская вирджиния , недоступная в те времена простым смертным. Эти папиросы были скорее элементом подчеркнутой скромности Сталина - одним из немногих его положительных качеств, которого так не хватает вождям современным.

Сталин умел шутить Суходеев Владимир Васильевич

Трубка Иосифа Сталина

Трубка Иосифа Сталина

По свидетельству работавших с И.В. Сталиным и близко знавших его лиц, трубка, которую он курил, со временем стала своего рода барометром его настроения. Если Сталин начинал приглаживать мундштуком усы, это значило, что он доволен. Если незажженная трубка лежала на столе, то он был сердит и мог отчитать. Если Сталину надо было успокоиться, он раскуривал трубку и начинал ходить вдоль кабинета. Когда надо было собраться с ответом, он медленно разламывал папиросу «Герцеговина-Флор» и набивал табаком трубку. Мысль была сформулирована точно.

Во время первой встречи с президентом США Ф. Рузвельтом на Тегеранской конференции И.В. Сталин вежливо предложил закурить его любимые папиросы «Герцеговина-Флор». Деликатно отказавшись, Рузвельт сказал:

Привык к своим. А где же ваша знаменитая трубка, маршал Сталин, та трубка, которой вы, как говорят, выкуриваете врагов? Сталин в тон ответил:

- Я, кажется, уже почти всех их выкурил, но, говоря, серьезно, врачи советуют мне поменьше пользоваться трубкой. Я все же ее захватил в Тегеран и, чтобы доставить вам удовольствие, раскурю ее в следующий раз.

Рузвельт также серьезно ответил:

Надо слушаться врачей. Мне тоже приходится это делать.

На Потсдамской конференции У. Черчилль угостил И.В. Сталина своей сигарой. Сталин закурил. Черчилль тотчас сказал: если бы кто-то сфотографировал генералиссимуса с его сигарой, то это произвело бы сенсацию: «Сталин под влиянием Черчилля перешел на сигары».

Трубка И.В. Сталина стала символом мира и дружбы.